— Не старайся уйти от разговора. Я хочу знать, как тебя пытались зарезать.
— Ох, Мэгги, — протянул Джереми, откидываясь на подушки, впрочем, осторожно, чтобы не тряхнуть плечо. — Я не знаю. Неужели следует обсуждать это сейчас? Уверен, найдется много гораздо более важных тем…
— Если хотите знать мое мнение, — вмешался Питерс, — это был француз.
— Что?
Джереми, распростертый на постели, скорбно взглянул на слугу.
— Благодарю. Спасибо тебе, Питерс, ты свободен.
— Ну, вы же сами это сказали десять минут назад, — растерялся камердинер.
— Огюстен никогда такого…
— Да-да, Мэгги, — примирительно ответил герцог. — Мы знаем. Вероятно, это была просто неудачная попытка ограбления.
Не убежденная его словами, Мэгги уставилась на Джереми. Повязка уже пропиталась кровью, значит, кто-то в самом деле пытался нанести ему вред… серьезный. Несколько дюймов ниже, и лезвие попало бы в сердце. Мог ли Огюстен нанести такую рану? Пожалуй. Он был достаточно сердит, чтобы ответить ударом на удар…
Но Огюстен никогда бы не стал подкрадываться в темноте, колоть ножом. Он совсем не такой человек. Достойный, сдержанный, даже… скучный.
Тогда кто еще мог иметь зуб на Джереми? Кроме нее самой, разумеется?
Под ее встревоженным взглядом герцог заерзал на постели. О чем она думает? Явно о чем-то нехорошем, а ему это не нравилось. Совсем. Она может возражать, но Эверс будет уволен… и Питерс тоже. Оба будто сговорились унизить его в глазах Мэгги. Пусть отправляются в работный дом! В наши дни человек не может нанять себе верных слуг!
Ладно, он попытается извлечь что-то хорошее из дрянной ситуации. Он закрыл глаза и жалобно простонал.
— Джерри?
Приоткрыв один глаз, он увидел, что Мэгги озабоченно смотрит на него. Превосходно. Он снова застонал, мотая головой по подушке.
— Полковник? — В голосе камердинера слышалась не тревога, а подозрительность. — С вами все в порядке?
Джереми сделал вид, что не может поднять веки, несколько раз моргнул и со вздохом прошептал:
— Да. Я хочу побыть один.
Питерс, черт бы его побрал, не сдержал ухмылки.
— Понимаю. Тогда до утра, сэр. — И он направился в гардеробную.
— Как? — изумленно воскликнула Мэгги. — Вы отправляетесь спать?
— Да, мисс. Полковник хочет остаться один, так что я иду спать, — ответил Питерс.
— Но он же болен!
— Верно. И он не желает, чтобы я с ним нянчился.
— Кто-то же должен за ним присмотреть!
— Да. Только не я. Может, ему и все равно, уволят его или нет. — Камердинер мотнул головой в сторону Эверса. — А я рисковать не собираюсь. Спокойной ночи.
Питерс захромал прочь, и Мэгги с дворецким уставились друг на друга. Наконец тот откашлялся и с достоинством произнес:
— Эверсы всегда служили дому Ролингзов…
— Разумеется, — ободряюще кивнула Мэгги, — поэтому идея Джереми уволить вас совершенно нелепа.
Испугавшись, что начнется долгий спор, герцог поднял голову и пронзил дворецкого злобным взглядом. Мэгги, стоявшая к нему спиной, не поняла, что произошло, и лишь с удивлением взирала, как Эверс растерянно нащупывал ручку двери.
— Не мне нарушать семейную традицию, — пролепетал он. — Если я вам понадоблюсь, ваша светлость, просто дерните шнур звонка.
Быстро поклонившись, он шмыгнул за дверь, и Мэгги, оставшись наедине с герцогом, заметила, что глаза у него полуоткрыты.
— Джереми, — подозрительно начала она, но сильная рука крепко схватила ее запястье, потянула, и Мэгги самым неприличным образом улеглась на него, тут же убедившись в правоте своей догадки: под простыней он был голым.
Глава 22
— Джереми, — возмутилась она, — что ты задумал?
Герцог тем временем приподнял ей халат и с удовлетворением отметил, что ягодицы отчетливо просматриваются сквозь ночную рубашку.
— Я? — невинно осведомился Джереми. — Продолжаю с того места, на котором мы недавно остановились…
— Боже мой! — Она попыталась вскочить, но ее крепко держали за бедра. — Ну Джерри! Несколько минут назад кто-то попытался тебя убить, как ты можешь в такой момент думать о любви?
— Дорогая Мэгги, — сухо отозвался герцог. — Если я мог думать о том, как занимаюсь с тобой любовью, когда бенгальские пули свистели у меня над головой, то, безусловно, могу заняться с тобой любовью сейчас. — Он чмокнул ее в ягодицу, добавив: — И не спрашивай меня о плече. Оно не болит, а рана из-за наших взаимных ласк не откроется.
— Свинья ты самоуверенная! — закричала она, не оставляя попыток вырваться из его объятий. — Я не могу даже помыслить о занятиях с тобой любовью, после того что ты натворил!
— Что я такого натворил?
Мэгги расстроилась оттого, что не могла не обращать внимания на его грудь, покрытую не только шрамами, но и черными волосами, которые образовывали густую поросль вокруг сосков, потом сбегали ручейком к мускулистому животу и вызывающей стрелкой исчезали под простыней. Однако Мэгги не собиралась выяснять, куда указывает эта стрела.
По крайней мере так она думала.
— Ты сам знаешь, что натворил. Ты…
В следующий миг ей стало не до объяснений. Джереми лег на нее, и хотя она выставила руки, чтобы оттолкнуть его, но ее уже припечатали к кровати, поскольку герцог боялся, что она снова попытается его ударить, как в библиотеке графа Олторпа, не говоря уже о конюшне в Ролингз-Мэнор пять лет назад. Однако под тяжестью его тела Мэгги не сумела даже шевельнуться, не то что нанести ответный удар.
— Слезь с меня, болван, — буркнула она.
Джереми задыхался от восторга, наслаждаясь ощущением лежащего под ним цветущего, упругого тела. И Мэгги наверняка испытывает то же самое, потому что ее грудь порывисто вздымалась и опускалась. Он чувствовал, как у нее колотится сердце. Только вот охвачена ли она страстью или просто напугана? Удостовериться можно лишь единственным способом.
— Испугалась, Мэгги? — небрежно поинтересовался он.
— Никогда в жизни! Ты…
Джереми впился в ее губы, не дав ей договорить.
На миг она запаниковала, руки сжались в кулаки. Не то чтобы ей не нравилось то, что он делает… Просто это…
Слишком серьезно.
Джереми если и расслышал ее протест, то не воспринял его. Наконец-то после долгих пяти лет Мэгги очутилась там, где он всегда хотел ее ощущать — под ним. И теперь никаких помех не будет! Он позаботился об этом. Ни грозных дядюшек, ни осторожных дворецких, ни самодовольных женихов. Только он и она, как и должно быть, как было бы, если б не пять лет упрямой гордыни с обеих сторон. Больше такой глупости он не повторит… пока сердце бьется в груди… пока он дышит… Наконец-то она принадлежит ему!
