– Что-то смешное?
– Нет, что-то от поэта. Я не тому смеюсь. Я называю вас на «вы», как мадам Грицацуева называла Остапа Бендера.
– Да, это не дело, – согласился Варяг, мягко повернул Лену лицом к себе и поцеловал.
Это получилось как-то естественно, словно продолжение разговора, и Лена прижалась к Варягу покорно и доверчиво. Ему, целовавшему в жизни немало женщин, показалось, будто раньше он не встречал таких упругих и прохладных губ, такого сладкого вкрадчивого язычка, такой шелковистой кожи под тонкой тканью рубашки. На самом-то деле любая женщина, которую любят, становится новой и неповторимой, однако Варяг не думал об этом. Он вообще ни о чем не думал, упиваясь нахлынувшим на него ощущением счастья.
Оторвавшись наконец от губ Лены, Владислав вдруг вспомнил о ночной встрече с зарубежными партнерами, которая предстояла ему в ресторане делового центра на Краснопресненской набережной, и застонал от огорчения.
– Что такое? – насторожилась Лена.
– Надо ехать, – горестно ответил Варяг. – Опять эти дела, пропади они пропадом.
– Не стоит так огорчаться, – лукаво заметила Лена. – Мы уже привыкли, что вы… что ты не остаешься на ночь.
– А хотелось бы, – вздохнул Варяг и сделал попытку вновь привлечь девушку к себе, однако она уперлась ладонями ему в грудь.
– Как-то не верится, что у тебя всякий раз были ночью дела, – сказала она сурово.
Варяг рассмеялся:
– Ну почему все женщины, даже самые лучшие, такие собственницы?
– А кто тебе сказал, что я самая лучшая? – удивилась Лена. – Я очень плохая – злая, ленивая, развратная…
– Простите, а можно поподробнее насчет разврата? – перебил Варяг и обнял ее.
На сей раз она уже не сопротивлялась. Когда они вновь оторвались друг от друга после бесконечного поцелуя, она спросила:
– Интересно, а как мы объясним Лизе, почему мы вдруг перешли на «ты»?
– М-м… Скажем, что постепенно подружились, – нашелся Варяг, и они оба тихо рассмеялись.
– А насчет разврата я вам так скажу, – деловито сказала Лена. – На данный момент своей жизни я вижу в мире только одного мужчину, грязное предложение со стороны которого я встретила бы с пониманием. Но, к сожалению, у него каждую ночь находятся какие-то дела…
– А я на данный момент вижу в мире только одну женщину, которой мне хотелось бы сделать грязное предложение, – в тон ей отозвался Варяг.
– Ох, все вы, соблазнители, так говорите, – вздохнула Лена, словно умудренная годами женщина, и сама обняла Варяга, прижавшись к его груди.
Глава 23. Завалишь дело – прикончу
В ворота оптового продовольственного рынка города Таежный довольно бесцеремонно въехал темно-зеленый джип «Гранд-чероки». Охранники, которым полагалось брать с транспортных средств плату за въезд на территорию рынка, увидев номера джипа, не стали его останавливать, и мощная машина, разгоняя толпу короткими гудками, двинулась вдоль ряда ларьков. Не то чтобы двум бритоголовым парням, сидевшим в джипе, было жалко червонца за въезд – дело заключалось в принципе, в необходимости соблюдения субординации. А какая это к черту субординация, если любой ничтожный охранник будет останавливать машину Назара Второго, дядю которого убил когда-то Николай Радченко и который теперь круто поднялся и завладел многими доходными местами в городе. В число таких мест входила и знаменитая «Фиалка» – место регулярных сборов городской братвы.
Несмотря на обилие криминального элемента, «Фиалка» являлась вполне безопасным местом даже для самого законопослушного посетителя, поскольку по просьбе Назара Второго все городские авторитеты дали обещание всячески поддерживать в «Фиалке» порядок и, по выражению Назара-младшего, «не гадить там, где живешь». В результате в заведении случались удивительные вещи; даже если какой-нибудь пьяный мужичок «путал рамсы» и начинал ухлестывать за подругой одного из грозных гoродских авторитетов, ему не ломали ребра и не проламывали череп, а просто выводили из духоты на воздух, отводили метров за двести и там, наградив легким подзатыльником, отпускали на все четыре стороны. К концу этой прогулки бестактный гость, как правило, успевал резко протрезветь. Ему вручали его одежду, портфель, если таковой имелся, и даже не заставляли платить по счету.
Авторитеты, готовые перерезать глотку ближнему и за куда меньшую провинность, сами умилялись своему гуманизму и не упускали случая рассказать о случившемся друг другу и Назару Второму. Неприятность произошла только раз, когда какой-то приезжий из райцентра, вместо того чтобы поскорее удалиться от быков, честно вручивших ему плащ и портфель, вдруг выхватил из-за пояса обрез. С тех пор этого психа больше никто не видел.
Итак, «Фиалка» была вполне прибыльным заведением, которое славилось выступлениями эстрадных звезд, включая и столичных, а также своими тщательно отобранными стриптизершами. Однако раз в две недели кафе закрывалось «на спецобслуживание» – другими словами, в нем происходило совещание криминальных авторитетов Таежного, завершавшееся шумной гулянкой со стриптизершами и заезжими певичками. Доступность и раскованность последних просто поражала местных пацанов, у которых в подсознании еще сохранялись остатки провинциальных предрассудков. Забавы со стриптизершами воспринимались как должное, но то, что вытворяли московские гостьи, становилось затем предметом долгих пересудов. Толковища в «Фиалке» проходили долго и бурно после того, как Федор Угрюмый привез из Москвы весть о гибели Коляна (а в том, что Колян не уйдет живым из рук Варяга, Федор не сомневался). Однако за Федора встали горой побывавшие в Москве и выброшенные оттуда Варягом крутые парни, сохранившие в Таежном немало друзей. О своих столичных приключениях парни рассказывали в весьма загадочных выражениях, но все их рассказы сводились к одному: что Москва слезам не верит, что рано еще туда соваться и что если там схавали даже такого орла, как Колян, то лучше окучивать свою грядку и не лезть в чужой огород.
– Горыныч, Гнилой и еще полно ребят вообще не вернулись, а куда делись, хрен их знает, – добавляли ветераны «московского похода». – Нет уж, лучше мы дома будем при делах, чем в Москве трупами.
То, что Угрюмый недвусмысленно заявил о своих претензиях на роль главы бригады покойного Радченко, не могло не вызвать глухого недовольства со стороны тех, кто во время отсутствия бригадира и его ближайших подручных оставался в городе. Они, бывшие при Коляне на вторых ролях, после его отъезда мало-помалу привыкли находиться в центре внимания, ощутили вкус власти, да и деньжат у них прибавилось. Теперь им не хотелось всего этого лишаться. Однако Угрюмого и его людей в городе помнили, уважали и побаивались. Многие бывали с ним в переделках и знали его послужной список. Все понимали, что он был признанным заместителем Коляна, его правой рукой и мог, когда надо, вести себя очень круто. Угрюмый и не скрывал, что пойдет на все, лишь бы занять то место, которое принадлежало ему по праву. За ним стояла внушительная сплоченная сила: те, кто вернулся с ним из Москвы, и те, кто поддержал его в Таежном. Одни сделали это из чувства справедливости, другие – из страха, третьи – таких было большинство – в надежде заслужить благоволение нового лидера городского криминального мира, поскольку бригада Радченко уже давно контролировала весь регион полностью и безраздельно. Всяким залетным предоставлялся несложный выбор: либо под страхом свирепой расправы уносить ноги, либо на правах рядовых бойцов вливаться в бригаду. Впрочем, тем, кто внушал хоть малейшее сомнение, светил только первый вариант.
