– Было дело, – скромно отозвался Федор, понимая, что ему уже стыдно разъезжать на «Форде» четырехлетней давности и для его задницы вполне подойдет кресло «Мерседеса».
– Я тебе приготовил подарок.
– Надеюсь, приятный, – с деланным весельем произнес Федор.
– Помилуй, Господи! – обиделся Николай. – Разве я могу огорчить одного из самых верных своих людей?
Разговор происходил в уютном тенистом сквере, обнесенном высокой металлической оградой – получалось что-то вроде Летнего сада районного масштаба. В самом центре скверика был вырыт небольшой пруд, и водную гладь рассекали три лебедя: один черный как уголь, два других – белые. Птицы были совершенно ручные. Они не только поедали брошенный в воду хлеб, но и охотно кормились из рук, вытянув необыкновенно длинные шеи. Их появление на московской окраине можно было расценивать как чудо. Презрев жаркие страны и подавив в себе инстинкт путешественников, птицы облюбовали крохотный пруд в качестве постоянного жилища. На это явление приходили поглазеть жители близлежащих микрорайонов, и молодые мамаши с умилением в голосе показывали детям водоплавающих красавцев.
Впрочем, среди любителей фауны всегда можно было приметить две-три пары глаз, в которых полыхал вполне гастрономический интерес. Наверняка в лебедях они видели прежде всего аппетитную дичь. Вот и сейчас неподалеку с грязными котомками в руках стояли два бомжа. Угрюмый подозревал, что если птицы и примут безвременную смерть, то именно от рук этих отбросов цивилизации.
Они сидели на скамеечке, с которой был хорошо виден весь пруд. Сквозь толщу прозрачной воды дно представляло собой неприглядную картину – консервные банки, битые бутылки… Оставалось пожалеть рыб, если они надумают нырнуть поглубже. Подобная картина свидетельствовала о том, что и среди птиц имеется немало чудаков. Им бы сняться с места и улететь куда-нибудь в Северную Африку, где они обрели бы спокойную жизнь, избавившись от происков пьяных бомжей, и стали бы украшением национального парка.
– Да, все забываю спросить, как там Надька? Ты, часом, к ней не заскакивал?
От вопроса Коляна Угрюмый на мгновение смутился. Замешательство продолжалось лишь секунду и, к счастью, не отразилось на лице. Не отрывая глаз от черного лебедя, Федор уверенно произнес:
– Разумеется, заскакивал. Ты же мне сам велел зайти к ней.
– И как там она?
– Все нормально. Передал от тебя привет и пошел по своим делам.
– Ну да, конечно, – качнул головой Николай. – Она тебе ничего особенного не говорила?
– Да вроде нет… Потолковали минут пять, и все. А что?
– Да так… Вчера я звонил ей, а голосок у нее не тот, что раньше. Ну да ладно, забудь! – махнул Колян рукой. – Это мои семейные дела, они тебя не должны беспокоить. Разберусь как-нибудь. А охрана ее как, на месте?
– Все путем!
– Надо бы Надьку в Москву вытянуть. Знаю, что зараза большая, а без нее не могу. Скучаю, – печально выдохнул Колян. – Тебе не кажется, что лебеди здесь не к месту?
И, поймав недоумевающий взгляд Угрюмого, Колян пояснил:
– Не любит у нас народ природу. Ты посмотри на того бича в вязаной шапочке, – взглядом указал Николай на тощего бродягу, на роже которого было написано, что он совсем не прочь перекусить лебедятиной. – Скорее всего эти лебеди проживут здесь недолго – как-нибудь ребятишки найдут в кустах открученные птичьи головы. Ты видишь, Федор, в какой стране мы с тобой живем. У наших людей нет ничего святого, за грош невинную душу загубят. Посмотри туда, – коснулся Колян плеча Федора.
Между деревьями, посаженными вокруг пруда в два ряда и образовывавшими тенистую аллею, мелькнул милицейский мундир.
– Родная милиция! – восторженно произнес Николай. – Поверь мне, никогда я им так не радовался, как сейчас. Нет, эти люди не дадут птиц в обиду. Глянь на того бича – испугался, блядина!
Бродяга, подобрав котомку, воровато огляделся и поспешно засеменил в сторону выхода из сквера.
– Не видать вам дичи, господа бомжи, так что харчи придется искать на ближайших помойках.
– Колян, – раздался сзади глуховатый голос.
Федор обернулся. У скамейки стоял Крот. Вид у него был унылый. Он с прищуром посматривал вокруг – создавалось впечатление, будто он только что выбрался из норы.
– Ты уже пришел? – выразил легкое удивление Радченко. – Ну что ж, нам пора.
С недавних пор Федор Угрюмов стал тяготиться обществом Коляна и всякий раз выискивал предлог, чтобы сократить общение с шефом. Когда Колян сказал, что ему нужно идти, Федор едва сдержал вздох облегчения.
– Да, мне тоже нужно идти. На наши магазины, которые на Красной Пресне, наехали какие-то отмороженные. Надо бы посмотреть, кто такие.
– Разберись, – согласился Колян. – Люди ведь так противно устроены: пока им дырок в башке не наделаешь, ни за что не поймут. Так что езжай и без пары трупов не возвращайся.
– Постараюсь, – оценил юмор своего шефа Угрюмый.
– Да, кстати, у меня на Пресне тоже имеется одно небольшое дельце. Подбросишь?
– Разумеется, – едва скрыл разочарование Угрюмый.
У «Форда» их поджидали Серый с Цыганом. Это был неприятный сюрприз, но Угрюмый старался не напрягаться и вести себя как можно естественнее. Он небрежно махнул рукой в знак приветствия и уже распахнул дверь, как вдруг услышал голос Коляна.
– Если не возражаешь, пускай машину Крот поведет, а мы с тобой на заднем сиденье устроимся. Мне тебе кое-что сказать нужно. Заодно на город посмотришь, а то, знаешь ли, как упрешься в баранку, так, кроме дороги, ничего и не видишь. На тротуарах такие киски встречаются!
Федор пожал плечами:
– Ладно, пускай рулит.
Как ни прислушивался Угрюмый к интонациям Коляна, но не обнаружил в них ничего зловещего – обыкновенный начальственный треп с заявками на демократичность. Что поделаешь, волна перемен коснулась и криминальных структур.
Николай плюхнулся на заднее сиденье. Рядом скромно, словно и не хозяин тачки, устроился Угрюмый. За год он успел проехать на своей иномарке около тридцати тысяч километров, но на ее заднем сиденье ехал впервые. Дорога отсюда выглядела совершенно иной.
Третьим сзади сел Цыган. Угрюмый почувствовал себя стесненным и незаметно подвинулся.
– Послушай, Колян, куда мы едем? Это же дорога не на Пресню, – через некоторое время спросил Федор, выдав себя беспокойными нотками в голосе.
– Успеешь ты на свою Пресню, мне тут еще в одно место нужно заскочить. Если хочешь, можем пойти вместе.
Цыган зловеще помалкивал. Угрюмый не переваривал этого типа и ощущал кожей его ответную ненависть. Была бы воля Федора, так он бы посадил этого злодея с лошадиной улыбкой пожизненно под крепкий замок и выводил бы на свет Божий только для того, чтобы попугать непослушных малышей. Цыган представлял собой классический образчик уголовника со стажем – худощавый, как высушенная вобла, с темной обветренной кожей, которая, казалось, помнила едва ли не все зоны России. Характерные глаза, настороженные и недоверчивые, словно видевшие в каждом «кума», от которого следовало ждать очередной накачки, а то и водворения в карцер. Люди, не знавшие Цыгана, от его взгляда начинали невольно ежиться, словно чувствовали на шее обжигающее прикосновение стального лезвия.
