«А, ладно, – решила Вера, – скажу все как есть. Но без подробностей».
– Понимаешь, Катюша, я сделала ужасную глупость, простить себе не могу. Настроение было паршивое, неприятности всякие на работе, устала очень, а Алик попал под настроение, и я спросила, может ли он на мне жениться.
– Ого! – всплеснула руками Катерина. – А он что?
– Сказал, что запросто, потому что жениться он вообще любит. Но он поставил условие.
– Какое?
– Не важно, какое. Важно, что я это условие приняла. То есть сам разговор получился таким, как будто у нас все серьезно насчет создания семьи. И теперь ни он, ни я не понимаем, что с этим делать.
– То есть ты за него замуж не собираешься, что ли?
– В том-то и дело, что нет. И не собиралась никогда. Просто ляпнула с дурна ума. Ты же меня знаешь, я сначала говорю, а потом думаю. С детства такой была.
– Что да – то да, – вздохнула Катерина. – Твой язык всегда впереди тебя бежал, это точно. Но Алька-то тебе хотя бы нравится как мужик?
– Да не знаю я! – взорвалась внезапно Вера. – Я о нем как о мужике вообще не думаю. Он друг для меня. Человек, который, встретив меня через бог знает сколько лет, тут же предложил помощь и все организовал. А я, идиотка, вместо благодарности поставила его в такое дурацкое положение.
– Чего ты орешь-то? – обиженно проговорила Катерина. – Взвилась, как укушенная. Можно подумать, что Алька – инвалид какой-то, без профессии и без заработка. А он генерал, между прочим, если ты забыла. Таких, как он, еще наищешься.
Ну вот, как всегда… Катерине кажется, что ее родного брата сочли недостойным, о нем даже думать как о мужчине отказываются. А ведь Вера говорила совсем не об этом. Просто она не потрудилась сформулировать свою мысль так, чтобы все стало понятно без двусмысленности и при этом не звучало оскорбительно.
– Алик замечательный, – примирительно заговорила Вера, – и тысячи женщин были бы счастливы стать его женой. Просто я как-то не думала в этом направлении.
– А ты подумай, – назидательно ответила Катерина. – Чего тебе одной-то маяться?
– Да я не маюсь, меня все устраивает.
– Это пока. Если сейчас не маешься, то потом обязательно начнешь, вот поверь мне. И выскочишь за первого встречного, кто поманит, только чтобы одной не куковать.
– Ой, Катюша, – рассмеялась Вера Леонидовна, – ну кто меня поманит-то? Кому я нужна? Дочку уже замуж выдала, вот-вот бабушкой стану, а ты меня сватаешь. Не смеши!
– Ладно, не буду смешить. – Катерина озабоченно посмотрела на часы. – Через десять минут Алька ребят приведет, им обедать пора, так что о смешном поговорить больше не получится. Поэтому скажу о серьезном: ты, Верка, дурака валяешь. Когда говорят, что бабий век – короткий, не верь, это вранье. Бабий век длинный, не зря же мы дольше мужиков живем. Бабий век длится ровно столько лет, сколько рядом с нами находятся мужики, которые к нам хорошо относятся и заботятся о нас. Не Алька – так другой, но кто-то обязательно нужен. А ты крест на себе поставила. Неправильно это. Вот на меня посмотри: толстая, зубов половины нету, коронки одни во рту, здоровье все в цеху своем оставила, внуков трое, куда уж мне, казалось бы, да?
– Ну что ты говоришь, Катюша…
– Вот то и говорю. Даже я на себе крест не ставлю. А уж тебе-то тем более не надо.
Обсуждать с Катериной матримониальные перспективы почему-то совсем не хотелось, и Вера свернула разговор, переведя его на семью Катиной дочери. Через несколько минут хлопнула входная дверь, из прихожей донеслись детские голоса и топот трех пар маленьких ножек. Вера засобиралась уходить.
– Куда ты? – огорчилась Катерина. – Сейчас я ребят покормлю и уложу спать, еще посидим, чайку попьем…
– Спасибо, Катюша, но я пойду. Мне еще на работу надо заехать.
Это было ложью. Ни на какую работу Вере Леонидовне ехать было не нужно, приказ о ее назначении на должность, насколько она знала, уже подготовлен, но еще не подписан. Ей неловко было признаваться самой себе в том, что в обществе Катерины ей скучно. Разговаривать-то, в сущности, не о чем. Ну, рассказали друг другу, как прожили три десятка лет, поохали, вспомнили детство… И все. Эти тридцать лет они прожили совершенно по-разному, и из двух подружек-одноклассниц превратились в чужих, очень далеких друг от друга людей. Недаром говорят, что нельзя войти в одну реку дважды.
Вере было неприятно. И стыдно оттого, что ей скучно с подругой детства. Стыдно за эти, словно лезущие в голову невесть откуда, слова «нам не о чем говорить». Неужели она превратилась в высокомерного сноба? Да нет же, дело совсем не в том, что с Катериной нельзя поговорить о высоком искусстве или о политике! Вера Леонидовна перебрала в уме своих подруг, с которыми всегда находились общие темы для разговоров, и с удивлением поняла, что с годами их осталось совсем мало, близких – всего две. И обе – из той же профессиональной среды. Ей, Вере Потаповой, стало не интересно разговаривать ни о чем, кроме юриспруденции. Правда, есть еще Саша и Люся Орловы, но они тоже юристы, хотя с ними можно разговаривать и о детях.
И еще есть Алька, Олег Семенович Верещагин. Он не юрист, и они не встречались много лет, прожив совсем разные жизни. Более того, они и в детстве-то не дружили, просто были хорошо и давно знакомы. А вот темы для разговоров с ним почему-то не иссякают. У Олега живой цепкий ум, он не боится новой информации и новых знаний, с интересом вникает во все, стараясь разобраться и понять, и с ним Вере никогда не бывает скучно.
Интересно, а ему с ней как? Этим вопросом Вера Леонидовна задалась, уже приехав домой. Не удержалась и улыбнулась сама себе: она так погрузилась в авральную работу над диссертацией, что на полтора месяца перестала ощущать себя женщиной. Целых полтора месяца она общалась с генералом Верещагиным, ни разу не попытавшись заметить, испытывает ли он к ней чисто мужской интерес. Немыслимо! Это так не похоже на нее… А в самом деле: нравится ли ему Вера? Или он привычно, как хороший командир, принял на себя ответственность за младшего и более слабого, нуждающегося в помощи и грамотном руководстве? Нельзя не признать, что руководство было действительно грамотным, а помощь – эффективной.
Квартира теперь радовала чистотой, уютом и запахом свежего ремонта, в котором смешивались запахи штукатурки, масляной краски, которой покрашены оконные рамы и подоконники, новых обоев и обойного клея. Еще совсем немного, два-три дня – и приказ о назначении подполковника Потаповой будет подписан, и каждое утро она будет выходить из своей обновленной квартиры, в которой больше не живет любимая дочь Танюшка, и ехать на новую работу, в которой больше не будет ее любимой науки. Начинается другая жизнь.
Насколько другая?
Эта мысль вдруг встала перед Верой Леонидовной необыкновенно ясно и отчетливо. И ей стало немного страшно и очень неуютно.
* * *
К концу лета Александр Иванович вдруг осознал, что вспоминает о своем инфаркте уже не каждый час и даже, случается, не каждый день. Он совершенно окреп и восстановился, ежедневные прогулки позволили сбросить пару-тройку лишних килограммов и окрасить лицо в здоровый цвет, даже морщины, казалось, разгладились. С середины июля адвокат Орлов приступил к работе и с наслаждением вел прием граждан в консультации и выступал в суде. Все было так же, как раньше, за одним небольшим исключением: то, что прежде вызывало у Александра Ивановича злой смех и искреннее возмущение, теперь порождало в его душе добродушное умиление.
