– Я подвела тебя. Прости. Я больше не могу. Я не выдержу.
Помолчала немного и добавила:
– Очень хочется умереть. Но ты не бойся, я глупостей не наделаю. Я же не могу оставить тебя одного с больным ребенком. Помогать тебе некому, если только моя мама вернется… Но я не хочу, чтобы она возвращалась. Пусть живет счастливо. Ей там хорошо. Не бойся, Боречка, больше я тебя не подведу. И никого не подведу.
Внутри у Бориса все похолодело. До самого утра он не сомкнул глаз, прислушиваясь к дыханию жены, готовый тут же вскочить, если она попытается встать и выйти из комнаты. Днем ему удалось поспать часа три, пока Татьяна гуляла с дочкой в сквере. Ночью он снова не спал: состояние Татьяны внушало ему серьезные опасения. Она, конечно, пообещала не делать глупостей, но кто может сказать наверняка, чего ожидать от человека в таком состоянии?
Алису в шесть лет в школу не отдали, побоялись, что девочка будет часто болеть. Но в этом году, когда ей уже исполнилось семь, нужно было все-таки решать вопрос.
– Она в школу ходить не будет, – твердо заявила Татьяна. – Я сама буду с ней заниматься. Куплю все учебники и пойду строго по программе. Лисик уже сейчас читает и считает на уровне третьего-четвертого класса.
Это было правдой. Неработающая Татьяна много занималась с дочкой, и программа начальных классов ни малейших трудностей не вызывала. Вопрос с семейной формой обучения решить было бы хоть и непросто, но возможно, закон позволял. Однако Борис, вначале вроде бы не возражавший против такого варианта, теперь занял резко противоположную позицию.
– Мы обязательно вылечим Лисика, и не нужно приучать ее к тому, что она особенная. Ребенок должен вливаться в социум, учиться жить в коллективе, иметь друзей. Ей впоследствии все это очень пригодится.
На самом деле он просто не хотел, чтобы девочка целыми сутками находилась в обществе расстроенной и подавленной Татьяны. Финансовая пирамида рухнула в августе, до 1 сентября – рукой подать, а Таня ходит как в воду опущенная, взгляд устремлен куда-то внутрь, она даже порой не слышит, когда к ней обращаются. Ночами не спит, лежит неподвижно с открытыми глазами.
Да и самой Татьяне пойдет на пользу, если Алису нужно будет водить в школу, ходить на собрания, общаться с учителями и другими родителями. Если позволить жене продолжать сидеть дома, это может закончиться очень плохо. Борис слишком хорошо помнил потухшие глаза и монотонный голос потерпевших, потерявших своих близких: некоторые из них не находили в себе сил и интереса жить дальше, и заканчивалось все глубокой депрессией. Такой жизни для любимой своей Танюшки он не хотел. И мать, и отец с самого детства учили его: бороться нужно до конца, нельзя опускать руки, нельзя сидеть на стуле ровно и оплакивать свои неудачи, нужно двигаться вперед, а неудачи оставлять в прошлом и не оглядываться на них.
Борису очень не хотелось ставить родителей в известность о том, как сложилась ситуация, но он понимал, что промолчать и скрыть нельзя. Лучше всего было бы, конечно, поговорить с отцом, но испорченные когда-то отношения лучше за эти годы не стали. Наоборот, отчуждение нарастало. Борис общался только с матерью. И теперь ему приходилось делать далеко не самый простой выбор: обратиться к отцу, наступив себе на горло, или рассказать все Людмиле Анатольевне, но с риском, что у нее опять подскочит давление. Отец-то покрепче, после того инфаркта больше десяти лет прошло, а мама болеет все чаще и чаще. И так нехорошо, и эдак неладно… После возвращения в Москву он приезжал к родителям пару раз, но один, без жены и дочери, и пока ничего о денежной катастрофе им не говорил.
Вопрос решился сам собой: 1 сентября бабушка и дедушка приехали, чтобы вместе с мамой и папой отвести Алису в школу. Борис несколько раз перехватывал встревоженные взгляды Людмилы Анатольевны, которые та бросала на Татьяну, и понимал, что мать о чем-то догадывается.
После торжественной линейки школьники разошлись по классам, и возникла неловкая пауза. Накануне они договорились провести весь день вместе, дождаться окончания первого учебного дня Алисы и устроить торжественный обед с праздничным тортом, который собиралась испечь Татьяна.
– Как там мой любимый тортик? – весело спросил Александр Иванович. – Ждет нас?
Таня выдавила из себя виноватую улыбку.
– Не получилось… Вы уж извините, дядя Саша. Надо в магазине купить, наверное…
Людмила Анатольевна решительно тряхнула головой.
– Саша, ты же видишь, Танечке нездоровится, какой уж тут торт! Ребятки, давайте-ка мы вас отпустим, пусть Танюша отдохнет, а мы поедем домой. Да и Лисику не нужна толпа в квартире, она все-таки слабенькая, а день для нее сложный, столько волнений, столько новых впечатлений… Идея с торжественным обедом была не очень удачной. Договорились?
Борис, внимательно наблюдавший за матерью и женой, не мог не заметить очевидного облегчения на лице Татьяны. И понял, что в самое ближайшее время ему предстоит нелегкий разговор с Людмилой Анатольевной. Но уклоняться и тянуть больше нельзя.
Людмила Анатольевна действительно позвонила вечером.
– Сынок, ты ничего не хочешь нам рассказать?
– О чем?
– О Танюшке. О том, что с ней происходит. Я не видела ее всего три недели, а сегодня передо мной был совсем другой человек. Что могло случиться за это время такого?
Борис оглянулся на жену: та сидела на диване рядом с Алисой, уставившись неподвижным взглядом в экран телевизора, на котором мелькало что-то мультяшное.
– Мамуль, я заеду завтра утром, ладно? Ты будешь дома?
«Ты», а не «вы». Его интересовала только мать. Видеться лишний раз с отцом он не хотел.
– Куда ж я денусь, – усмехнулась Людмила Анатольевна. – У папы дела, а я буду дома. Приезжай.
Борис повесил трубку и с деланым огорчением обратился к жене:
– У них с краном какая-то проблема, вода подтекает. Завтра утром съезжу, починю.
Татьяна молча кивнула, не произнеся в ответ ни слова.
Глава 4. 1995–1997 годы
Два года и три месяца. Это тянулось два года и три месяца. И вот теперь Орловы провожали Людмилу Анатольевну в последний путь. Организацию похорон взял на себя институт, в котором доцент Орлова проработала много лет, оставив по себе добрую улыбчивую память: все ценили ее доброту, оптимизм и умение не унывать ни при каких обстоятельствах. И все равно Александр Иванович не ожидал, что провожающих окажется так много: уверен был, что стоит человеку выйти на пенсию – и о нем тут же забывают.
Инсульт случился в тот день, когда Борис приехал и рассказал матери про потерю денег в финансовой пирамиде. Людмилу Анатольевну увезли в больницу, продержали пару недель, ставили уколы и капельницы, потом отправили домой. Лишенная возможности двигаться и говорить, она сохранила только разум, зрение и слух. Врачи ничего определенного не обещали, о перспективах хотя бы частичного восстановления говорили уклончиво и советовали не терять надежды.
