Эсбэушник достал тонкую пачку долларов, бросил пленному. Пачка упала на землю в грязь…
– На. Вернешь при случае…
Двое эсбэушников отпустили пленного. Пачка лежала на земле. Двое мужчин смотрели друг другу в глаза. Потом русский оглянулся на подтекающий труп.
– Что? – спросил он. – Кишка тонка в лицо стрелять?
Эсбэушник не обиделся, он вообще был человеком необидчивым.
– Чудак ты, дядя. Бери бабки и отваливай, пока я добрый. Как перейдешь, фейсам привет передавай. Скажи – люди добро помнят.
Русский с трудом нагнулся. Подобрал деньги.
– Ты че? – хрипло спросил он. – Тоже в плену побывал?
– Нет. Бог миловал.
– А чего тогда?
– Чего? А ты не думал, дядя, о такой простой вещи: если не будет таких террористов, как ты, кого же мы тогда будем ловить. А?
Русский смотрел в глаза украинского эсбэушника – и не видел в них ни гнева, ни раскаяния, ни ненависти. Просто – скуку.
И еще – какое‑то всезнание… злую мудрость… какая бывает у человека, испробовавшего все грехи до единого.
– С этой войны не только мы – с этой войны дети наши будут кормиться, если не внуки. И на фига нам, скажи, портить отношения с вашими эфэсбэшниками, если мы и сами такие же. А? Мы им понемногу помогаем. Они – нам. И все с одного корыта кормимся. Мы тебя отпустили, кто‑то из наших влетит – они его отпустят.
Эсбэушник нетерпеливо махнул рукой:
– Давай‑давай, дядя. Не задерживай. Нам еще тут картину маслом рисовать. Давай…
Русский поднял деньги. Не спеша пошел в степь. Трое сотрудников СБУ проводили его взглядами, потом один вынес «ППШ».
– Ну, чего?
– Давай. Только не по кузову, по стеклам. Кузовщина дорого стоит.
– Без сопливых…
Над степью раздался треск автоматной очереди.
Агрыз, Россия24 сентября 2017 года
– Вот такой вот у меня… второй день рождения был, Саня… – подвел итог Горин.
Я молчал, сидя в машине перед небольшим агрызским вокзалом. А что тут сказать?
– Повезло…
– Мне‑то да, – невесело сказал Горин, – а вот остальным… Беженцам. Тем, кто погиб. Старухам, которые с голоду подохли. Знаешь… у меня как пелена с глаз упала. Блин, они ведь везде. Везде одни и те же. Ворон ворону глаз не выклюет.
– А что вы хотите? Все – из одной альма‑матер. Из КГБ.
– Да этот молодой был. Какое КГБ? А договорился, получается, влет. Ему пофиг на свою страну, Сань, понимаешь? Он дал присягу – и тут же спустил ее в помойку. И остальные – тоже. Понимаешь… они даже не задумываются перед тем, как украсть или предать. Для них понятия «свои» не существует в природе. Есть я сам, и есть мои бабки. Ну, может быть, начальник. И все! Остальное – пофиг!
– Зачем вы мне это говорите, Сергей Васильевич?
– Затем, что ты честный. И ты должен понимать одну вещь. С нами что‑то не так. Со всеми с нами. У нас не крыша протекает, у нас фундамент напрочь гнилой. Напрочь. С фундамента все идет, мы не лечим болезнь, мы лечим симптомы. Пытаемся что‑то изменить, ничего, по сути, не меняя. Потом удивляемся – ах, ох. Откуда на Украине фашизм…
– А что надо изменить?
– У людей веры нет, Саня. А должна быть. Без веры получаются не люди, а отморозки… им что предать, что украсть, что убить. Воруют все и у всех. Предают, как… Короче, вера нужна. Большая.
Я подумал, что Горин заговаривается.
– Я много думал об этом. Есть два пути. Первый – восстанавливать Российскую империю. И верить в бога. Второй – восстанавливать СССР. И верить в то, что будет коммунизм. Первое… я тоже сначала думал, что будет первое, – ан нет. Ничего не получится. Церковь у нас – такая же гниль. Люди хоть и ходят в церковь, но искренне, по‑настоящему верующих – немного. А главное – в этом случае нет понимания того, что надо делать. Вот прямо сейчас и каждому из нас – что делать… А второй путь – это восстанавливать СССР. Ничего не хочешь сказать?
А что тут сказать…
Я и сам думал об этом. И пришел к очень неутешительному выводу: бессмысленно. СССР не восстановить.
СССР создавался совершенно другими людьми, мы сегодняшние от наших прадедов отличаемся кардинально, это два разных народа. Они жили в селе, мы живем в городах, где не знают даже, как зовут соседа снизу. Они жили общиной – мы живем сами по себе… мы крайние индивидуалисты и каждый день встаем на бой – всех со всеми. Как там пел Цой… весь мир идет на меня войной? Во! Он это точно уловил и выразил всего несколькими словами. При таком обществе нет и не может быть ни коммунизма, ни социализма. Его и не было. Социализм ограничивался демонстрациями и партбилетом, который получали для продвижения по партийной линии. А так – все потихоньку тырили все, до чего доберутся руки. И сейчас – с этим не лучше, а хуже. Если раньше еще какие‑то зачатки совести давали о себе знать – мол, у себя тыришь, то сейчас – тырят у хозяина, то есть как бы восстанавливают справедливость. Но ключевое слово тут – не «справедливость», а «тырят».
И пытаться восстановить СССР – это только делать хуже. Сейчас по крайней мере у всего есть хозяин, и у него – кровный интерес сохранять свое имущество, давать по рукам тем, кто его прицелился тырить, и как‑то развиваться, что‑то строить, делать какой‑то полезный продукт – развиваться, в общем. А если провести «экспроприацию экспроприаторов», то все равно этим как‑то придется управлять – и появятся директора, которым завод не принадлежит, и потому его не жалко и развивать не надо – а надо хапать и тырить. Что притырил – то и твое, а остальное не твое. И это будет везде, на всех уровнях, со всей «народной собственностью». И никто с этим не справится, ни ОБХСС, ни ОБЭП, ни НКВД, если его восстановить. Потому что в ОБХСС и НКВД придется набирать тех людей, которые есть сейчас, других взять – неоткуда. И те, кто с досадой говорит: «Сталина на вас нету!», забывают одну простую и непреложную истину. Сталин мертв, и его не воскресить.
– Я сам думал об этом, Сергей Васильевич. СССР не восстановить. Народ не тот. Обстановка не та. Все не то. СССР мертв. И он умер задолго до девяносто первого года.
Горин скривился, как от зубной боли.
– Да все я знаю… думаешь, я сам об этом не думал? Я – охранник, мне надо объяснять, как люди тырят? Но есть два момента, которые надо понимать. Первый – мы сейчас слабы. И на нас готовы кинуться все и порвать. Потому что чувствуют нашу слабость и не боятся. Наш единственный путь сейчас – это угрожать ядерным оружием. А если не побоятся – может, придется и применить. Это один путь. Второй – СССР. СССР не надо было угрожать, все его и так боялись – самого этого слова, самой истории. Это первое. Второе – мы на пороге развала. И не надо мне говорить, что у нас однородная страна и русские везде, кроме Кавказа, в большинстве. Это я и так знаю. Решает не большинство, решает активное меньшинство. Сейчас активное меньшинство – это националисты, они определяют повестку дня, они громче всех орут и навязывают всем свое мнение – где словом, а где и силком. А мы? Что мы можем сказать? Что мы можем им противопоставить? Вот они орут: «Отделимся от России и будем жить лучше!»
