– Ты рискуешь ради Федерации! – прогремел Эткинсон. – И рискуешь уже сейчас, ставя под сомнение свою пригодность к предстоящему делу! Федерация тебя не забудет, можешь не сомневаться в этом, но только в случае выполнения задания. А сейчас отставить подобные вопросы. Ясно?
– Ясно, – сказал Шон, скривив рот в усмешке.
– Я не слышу!
– Так точно, сэр!
– Вот и отлично. У вас два дня на отдых и подготовку. Возникнут вопросы, найдете меня здесь, – проговорил Джим спокойным тоном. – А пока свободны. Оба.
– Вот ты где, – голос Дарны звучал на удивление четко на фоне прочих звуков, издаваемых океаном, будь то крики птиц, шум волн или плеск воды где-то у основания платформы.
Хьюстон сидел на крыше бывшей диспетчерской рубки. Он смотрел на закат и старался ни о чем не думать. Местное солнце уходило за горизонт. Зеленое свечение воды, подводя контуры и обволакивая все вокруг, постепенно вытесняло золотистые лучи небесного светила.
– Составишь мне компанию? – Дарна села рядом, свесив изящные ножки с края крыши.
– Почему бы и нет, – ответил Хэнс, слегка подвинувшись.
– Тогда открывай, – произнесла она, ставя бутыль вина и пару бокалов.
Еще пару дней назад при первой встрече ей было даже плевать на то, как его зовут, а теперь она заигрывает, явно напрашиваясь на откровенный разговор, судя по принесенной выпивке. Может, это Джим ее подослал, рассчитывая выведать что-нибудь? Вообще, Хэнсу нечего было скрывать, но быть поосмотрительнее все же не помешает.
Хьюстон наполнил бокалы, не в силах оторвать взгляда от пальчиков ее босых ног.
– За что пьем? – спросил он в безуспешной попытке завязать хоть какой-нибудь разговор.
Дарна дернула плечом.
– Просто так. Здесь скучно. Каждый день одно и то же. Все чем-то заняты, не обращают на меня никакого внимания. За все время моего пребывания здесь никто даже не посмотрел на меня, а ведь здесь человек двести вполне здоровых, полноценных мужиков. Прости за откровенность.
Она почти залпом осушила бокал. Хьюстон вскинул брови и тут же принялся скрести переносицу, пытаясь скрыть этот непроизвольный жест.
Со своей стороны он тоже заметил отрешенность и неразговорчивость местных «служащих». Сколько времени они здесь и когда последний раз были на суше – неизвестно. При таком раскладе попытки закадрить единственную «на судне» женщину случались бы каждые десять минут и уже давно вызывали бы у Дарны раздражение, но никак не скуку.
Хьюстон попытался прогнать эту мысль, но она упорно сопротивлялась, прочно усевшись в голове.
– Как ты оказалась здесь? – спросил он. Дарна снова пожала плечами.
– Заступила на практику в один гарнизон, не помню номера. Буквально на второй день Джим забрал меня сюда.
– Как работа?
– Да никак. Сижу тут как дура, ничего не делаю. Ты первый раненый за полгода.
«За полгода? – мысленно нахмурился Хэнс. – Чем же тут занимались люди федерации все это время? Не похоже, что подготовкой предстоящих диверсий».
Хьюстон допил свой бокал. Надо сменить тему. Девушке недостает внимания, поэтому не стоит «давить на эту мозоль». Он отчаянно перебирал варианты дальнейшей беседы, но в голову решительно ничего не лезло. Светило исчезло за горизонтом, подул легкий ветерок. Хэнс снял куртку и набросил ее на плечи Дарны – универсальный жест, должен сработать. Девушка подогнула ноги под себя и положила голову Хьюстону на плечо.
– У меня в каюте теплее, – произнес он неожиданно для самого себя.
– Твоя кушетка маловата для двоих, – сказала она. Ого! Какой «неожиданный» поворот событий.
– Зато на полу места много, – парировал Хэнс. Вздохнув, она поднялась и взяла бокалы с бутылью.
– Идем, только чтобы Джим нас не видел.
Ее дыхание было словно ветер, гуляющий над волнами. Волосы пахли океаном, а бархатистая кожа была мягкой и теплой, словно песок на пляже в теплый летний вечер…
Что-то громыхнуло, челнок провалился в воздушную яму. Двигатели натужно заревели, преодолевая силу всемирного тяготения.
…И влажные губы с привкусом морской соли…
– Хьюстон, хватит мечтать! – пилот пытался перекричать звуки внезапно навалившейся канонады. – Дальше я не пройду! Выгружайтесь здесь!
Хэнс отстегнул ремни и направился к выходу, прихватив «Годзиллу». Установка была чертовски тяжелой. Он видел, как Экерман исчез в проеме, спрыгнув на землю. Хьюстон сбросил ему орудие, тот попытался поймать его – безуспешно.
Инженер был безнадежен. Он просто не был приспособлен для боевых действий. Хэнс подумал, что еще хлебнет с ним горя.
Воздух наполнился свистом. Снаряд, прилетевший со стороны эхирского города, разорвался в паре десятков метров от них. Шон упал, сбитый ударной волной. Пилот, пытаясь увести машину в сторону, дал сильный крен, и Хэнс выпал из челнока, больно приземлившись на спину. Заштопанный бок резко напомнил о себе.
– Экерман, ты, как, жив? – Хьюстон попытался поднять инженера.
Челнок, обдав их горячим воздухом из сопел, взял курс на океан и быстро пропал из виду.
– А, черт… будь ты проклят вместе со своей Федерацией, – Шон скрючился, пытаясь унять боль в ушибленном колене.
Недалеко воткнулись в землю еще пара снарядов.
– Вставай, надо уйти с линии огня! – крикнул Хэнс, пригибаясь под градом сыплющихся обломков.
Он взвалил на плечо громоздкое оружие и поплелся к развалинам.
– Подожди… – стонал Экерман где-то позади. – Я не могу идти.
– Тогда ты мне не нужен, – парировал Хьюстон.
Почва впереди была вскрыта взрывами, обнажив наполовину закопанную бетонную трубу полутораметрового диаметра. Хэнс спрыгнул внутрь нее. Спустя минуту туда же провалился Шон, чертыхаясь и кляня все, на чем свет стоит.
– Хэнс…
Очередной снаряд жахнул прямо над головой, часть трубы лопнула и обвалилась. В пролом полилась противно светящаяся вода.
– Хэнс, надо передохнуть, – стонал инженер, держась за ногу.
Хьюстон вернулся к нему. Труба постепенно заполнялась мягким зеленым светом.
– Убери руку. Дай взгляну, черт дери.
Штанина оказалась разорвана. Нога опухала. На колене виднелась свежая ссадина, полученная, скорее всего, только сейчас, при падении Экермана в трубу.
– Все нормально, жить будешь.
– Знаю, – пытался отдышаться Шон. – Дай мне пять минут. Вот дерьмо.
– Привыкай, – усмехнулся Хьюстон. – Мы еще и четверти пути не преодолели.
– Пошел ты… – на лице инженера появилось подобие улыбки. – Знаешь, в детстве мне казалось, что война – это круто. Бежишь, палишь направо и налево, пушки грохочут, снаряды рвутся… Черт. Я винтовку обронил… где-то.
