Вера совсем приуныла.
– А что это он тебя Вероникой называет? – спросила Надежда, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей.
– А это он нарочно. Знает, как я свое полное имя не люблю, вот и доводит меня.
– Слушай, и как тебя угораздило с таким козлом связаться? – в сердцах спросила Надежда.
– Вы его совсем не знаете! – вскинулась Вера. – Он на самом деле… – Тут она посмотрела Надежде в глаза и увяла. – Сама не пойму… вроде сначала он приятное впечатление производил… А я ведь тоже не красавица…
– Конечно, если в таком виде ходишь! – возмутилась Надежда. – Волосы надо в порядок привести, косметикой пользоваться, платье это жуткое выбросить! Молодая же совсем женщина!
Вера только махнула рукой.
Надежда ненароком взглянула на часы и мысленно охнула. Сколько времени она тут сидит, а толку пока никакого. Нет, конечно, домой лететь не надо, муж в командировке, кот на даче, но ведь и дел по хозяйству полно!
– Так, – проговорила она, отставив чашку. – С твоей личной жизнью мы разобрались. Теперь перейдем к делу.
– К делу? – Вера подняла на Надежду заплаканные глаза. – К какому делу?
– К твоей работе. Ты ведь не только экскурсовод, ты еще и хранитель экспонатов?
– Ну да…
– Тогда ответь мне: куда делся экспонат за номером двадцать четыре – шестьдесят семь?
– За каким номером? – переспросила Вера, и Надежда заметила, как ее глаза предательски забегали.
– За номером двадцать четыре – шестьдесят семь! – повторила Надежда строго. – В шкафу, где хранятся статуэтки и шкатулки, есть экспонат номер двадцать четыре – шестьдесят шесть, есть экспонат номер двадцать четыре – шестьдесят восемь, а экспоната номер двадцать четыре – шестьдесят семь нет!
– Ну, вы знаете, – заюлила Вера, – нумерация экспонатов не всегда сквозная… при присвоении номеров могут приниматься в расчет их особенности, время поступления и прочее, так что такого номера просто могло не быть…
– Не надо мне лапшу на уши вешать! – перебила ее Надежда. – Может быть, в других музеях нумерация и не сквозная, а у вас сквозная, я проверила! Во всех других витринах номера экспонатов идут подряд, и только этот номер отсутствует!
– А он точно отсутствует? – В голосе Веры явственно прозвучало беспокойство.
– Сама можешь проверить!
Вера вскочила из-за стола и устремилась в зал. Уставившись на полку с ларчиками и шкатулками, она закусила губу и едва слышно проговорила:
– Вот мерзавец!
– Кто? – переспросила Надежда. – Кто мерзавец?
Вера прикрыла рот рукой, испуганно огляделась по сторонам.
– Говори! – потребовала Надежда. – Говори, в чем дело!
– Я… я не могу… – Верин голос задрожал, казалось, сейчас она снова зарыдает. – Я не могу… он меня уволит…
Надежда, однако, была непреклонна.
– Говори! – повторила она. – Нельзя вечно прятать голову в песок! И ничего он тебя не уволит, где он еще найдет человека на такую мизерную зарплату?
– Вы думаете? – Вера взглянула на нее с сомнением. – А если все-таки уволит? На что мы будем жить? Ведь Денис… он сейчас…
– Обдумывает монографию, это я уже слышала! Стало быть, живет на твои деньги! И от полного безделья шляется к тебе на работу и душит в кабинете. А ты еще боишься изменить такую жизнь?
– Но если меня и правда уволят, я сама с голоду умру!
– Не посмеют!
– Ну, ладно… – Было видно, что Вера сама хочет выговориться. – Не знаю только, с чего начать…
– Начни с самого начала. Что это за экспонат?
– Строго говоря, это и не экспонат. То есть официально не входит в экспозицию музея. Его здесь не должно быть…
– Ничего не понимаю! То экспонат, то не экспонат… Все же, что это такое?
– Это такой маленький ларчик… – нехотя проговорила Вера. – Его принесла моя тетя. Она попросила спрятать его среди экспонатов музея. Она почему-то боялась хранить его дома, сказала, что в музее будет безопаснее. Я ей говорила, что у нас плохо с охраной, но она настояла… – Вера подняла глаза на Надежду. – Тетя сказала, что прятать любую вещь нужно среди таких же вещей, значит, ларчик – среди таких же ларчиков. Причем она настояла, чтобы я оставила его не в подсобном помещении, а в зале, на виду. Она сказала, что так еще безопаснее… того, что на виду, никогда не замечают… я не смогла ей отказать, тетя часто мне помогает… Я поставила этот ларчик в витрину, присвоила ему номер… Я думала, что никто не заметит… но вот чем все кончилось…
– Тетя? – переспросила Надежда, у которой возникли смутные подозрения. – А кто она, твоя тетя? Как она выглядит?
– Как выглядит? – Вера недоуменно взглянула на собеседницу. – Да как выглядит? Обыкновенно… средних лет… невысокая, худенькая… волосы короткие, такие… самые обычные… А почему вы спрашиваете?
– Так, есть причина.
Перед глазами Надежды возникла женщина, стоявшая возле статуи императора Септимия Севера. Невысокая, худенькая, с короткими темновато-русыми волосами. И она же – лежащая на шоссе с окровавленным лицом, с полными страдания глазами…
– Ладно, – проговорила Надежда Николаевна, на время отстранившись от этого видения. – Как ларчик попал в музей, я поняла. Теперь давай о том, куда он подевался.
– Я… я не знаю…
– Ты знаешь! – возразила Надежда. – Только что ты говорила, что он тебя уволит! Кто он?
– Викентий Павлович… заместитель директора… но я не уверена! – спохватилась Вера.
– Но почему ты первым делом подумала на него?
– Потому что… – Вера опустила глаза. – Потому что он уже не раз… уносил из музея экспонаты…
– То есть воровал, если называть вещи своими именами?
– Ну да… – Вера тяжело вздохнула. – Я хотела рассказать Валерии Львовне, но он… Викентий Павлович мне пригрозил, что свалит все на меня… Валерия Львовна скорее поверит ему, чем мне… а теперь он украл тетин ларец… он сделал это нарочно! Чтобы досадить мне! И что я теперь скажу тете?
– Валерия Львовна – это, я так понимаю, ваш директор? – осведомилась Надежда.
– Ну да. Она доктор наук, автор книг и статей о втором сецессионе, но музеем мало занимается, все переложила на своего заместителя, а он этим пользуется… раньше он был завхозом, но понемногу прибрал к своим рукам весь музей…
– Вот скотина! – проговорила Надежда. – Такие вещи нельзя оставлять безнаказанными!
– Но что можно поделать? – вздохнула Вера.
– Это порочная позиция! – отрезала Надежда. – Проще всего сказать: «Что можно поделать», «От меня ничего не зависит»… этим мы поощряем воровство и наглость!
– Но я действительно ничего не могу сделать!
