— До года не диагностируется! — Ехидничал Ельский. — Но вот именно сейчас они его и сотворяют! — Он кивнул подбородком на видео, где всё те же руки в латексных перчатках всё ещё коряво тащили дитя из раны за ни в чём ещё неповинную башку.
Сергей Станиславович метнулся к бару. Хотя, в отличие от бравой троицы Мальцева-Панин-Святогорский, ни Ельский, ни Родин никогда не употребляли на работе. Почти. Ельский — уж точно не… Но сейчас он принял чуть не до краёв наполненную вискарём кофейную чашку. Не чокаясь, они выпили, глядя на экран как загипнотизированные.
— Это абсурдно, Вов! — Даже не крякнув, прокомментировал Родин и налил ещё. Себе и в подставленную другом тару.
— Это преступно, Серёж!
Они снова молча выпили. Снова же — не чокаясь. Садист в латексе наконец вытащил несчастное дитя из раны. Оно вяло лежало в луже крови, натёкшей матери между ног.
— Из-за этого новомодного медицинского аттракциона кто-то по ночам будет писать рецензии и экспертные оценки в бюро судмедэкспертизы.
— Не кто-то, Сергей Станиславович. Не кто-то. А мы. Потому что твой заведующий патологией сделал уже пять вот таких вот «естественных» кесаревых сечений.
— Что?!
Родин уронил чашку, которую держал в одной руке. И бутылку, которую держал в другой. Зазвенело. Растеклось. Запахло. Сергей Станиславович с ужасом смотрел на Владимира Сергеевича.
— Почему я об этом не знаю?!
— А я знаю, почему ты не знаешь?! Ты — начмед! Он у тебя заявки на операции подписывает.
— На кесарево! На обыкновенное кесарево! Он что… Он вот это?..
Родин дрожащей рукой показывал на уже вернувшийся в начало стоп-кадр.
Ельский кивнул.
Наступив тапком в лужу виски, Сергей Станиславович вышел из кабинета. Не сказав ни единого слова.
Владимир Сергеевич хмуро усмехнулся. Собрал осколки, выбросил в мусор. Взял тряпку из-под умывальника и начал протирать пол. В этот момент в кабинет вошла Оксана Анатольевна. Ельского она не увидала — он был скрыт столом. Она втянула воздух и раздражённо сказала:
— Виски с утра?! Ну ты даёшь, муженёк! Налей и мне. Потому что у меня в отделении, похоже, холера!
В этот момент из-под стола раздалась длинная матерная тирада. Ельский собрал явно не все осколки.
— Вова?! — Ахнула Оксана.
— Я этого слова на букву хэ не слышал! Поняла?! Мало ли что вы с мужем друг другу в койке говорите!
Ельский жестами давал понять, что не слышал, не был, не присутствовал, не состоял!.. Потому что слово «холера» — это очень страшное слово. Оно обязывает закрыть отделение. Закрыть больницу. Закрыть район. Город… Страну!
Кровь Ельского забрызгивала важные и не очень бумаги на столе Родина. И стоп кадр с ужасающим «естественным» кесаревым. Оксана Анатольевна подошла к Владимиру Сергеевичу, и молча на автомате взяла его палец и засунула себе в рот. Так хватают палец карапуза любящие родители. Отсосать кровь. Зализать рану. Стеклянными глазами они уставились друг на друга.
— У меня в отделении пять травм шейного отдела позвоночника, — жалобно (что никак не было в его парадигме) промямлил Ельский.
Оксана выпустила его порезанный палец изо рта и ещё жалобнее сказала:
— А у меня с ночи все бабы срут и блюют. Обезвожены!
И снова засунула Вовкин палец, из которого резво текла кровь, себе в рот и принялась его посасывать. Пожалуй, это уже походило на действие расстроенного младенца.
В этот момент в кабинет вернулся Родин, волоча за шиворот Андриевича, куда как превосходившего его ростом.
— Это не то, что ты думаешь! Это первичная хирургическая обработка!
Ельский запоздало выдернул палец у Оксаны изо рта.
— А хлоргексидинчиком нельзя было обойтись, да?! — Язвительно запыхтел Родин, сваливая Андриевича на диван.
— Сергей Станиславович! — Ожила Оксана. — У меня к вам очень срочное дело. Касающееся эпидобстановки.
— Сейчас! — Родин стал метаться по кабинету, как будто в поисках чего-то… Схватил стоящую в углу огромную неваляшку
[22] и со всей дури метнул её в Андриевича. Несмотря на некоторый шок, тот сумел вовремя увернуться. Неваляшка ударилась о стену и грохнулась на пол, с треском развалившись на куски.
Недолгая немая сцена завершилась мелодичным звоном агонизирующей игрушки.
В этот момент без стука вошёл Святогорский. Все уставились на него. Причём Андриевич — невербально моля о спасении.
— Тааак! — Аркадий Петрович, втянул носом воздух. — Кабак. Мордобой. Лёгкие телесные… Ещё и раритет расхерачили. Вандалы! Это был мой подарок нашей незабвенной Татьяне Георгиевне. Не знаю, где вы теперь такую найдёте. Неваляшку, я имею в виду. Татьяна Георгиевна — тьфу-тьфу-тьфу! Что у вас тут вообще? Почему в обсервации плановые отменены? И почему на входе в ваше, Оксана Анатольевна, отделение, Зинаида Тимофеевна цербером поставлена и никого не пускает? И ещё мне интересно, почему начмедом объявлен сбор заведующих? — он красноречиво обвёл взглядом Поцелуеву, Ельского, Андриевича и зафиксировался на Родине и строго произнёс: — и без меня!
— Так я и пришла, чтобы… — выкрикнула, было, Оксана Анатольевна.
— Ельскому палец пососать?! — Тут же откликнулся начмед-супруг.
— Утончённые вы сегодня все какие! — Разумеется, не смог удержаться от ремарки анестезиолог.
— Да рефлекс у меня сработал! Рефлекс!
— Сосательный? В твоём возрасте, милая, это уже патология! — Святогорский, перевёл взгляд с Оксаны на Вову. — Ну и не в кабинете же мужа! Как дети, ей богу!
Андриевич пытаясь приподняться с дивана, панически шептал:
— Меня вообще непонятно за что и почему пинками, за шиворот…
— Сидеть! — Скомандовал Родин, пнув Андриевича ногой. — Сейчас я тебе всё пойму — и за что, и почём!
— Все! Успокоились! — Вдруг ухнул Ельский.
Аркадий Петрович посмотрел на Владимира Сергеевича с уважением.
— Подрастает смена. Да-а… Предлагаю запереть двери и обсудить сложившуюся… — Святогорский снова оглядел заведующих. — Сложившиеся ситуации.
— Моя — неотложней! И обсуждать мы её будем без него! — Выразительный кивок на Андриевича. И затем — пристальный взгляд на мужа. Точнее — на начмеда.
Родин тут же без комментариев схватил Андриевича и вытолкал его из кабинета, шипя по дороге:
— Чтобы сидел в кабинете УЗИ — и никуда ни ногой! Приду — не будет на месте — тебе конец!
