— Мать и отец — не няньки. Не забывай, Оксана Анатольевна.
— А что там у Тыдыбыра с её престарелым патанатомом? Ещё не переспали?
— Фу! А ещё — леди!
— Да какая я, к чертям, леди! И ты всегда всё знаешь!
— Да. Я всё знаю! Но если информация конфиденциальна — она конфиденциальна.
В этот момент в двери постучали. Но никто не влетел не дожидаясь разрешения, как было принято.
— Да! — Раздражённо гаркнула Поцелуева.
Вошла Мальцева Татьяна Георгиевна. Собственной персоной. Оксана тут же подскочила.
— Заходите, Татьяна Георгиевна! Это же ваш кабинет!
— Ну что ты, Оксана! Это — твой кабинет.
Мальцева несколько смутилась.
— Ты позволишь? — она подошла к своему постеру.
— Конечно! Это же твоё!
— Тем более, что «младенец во чреве матери» Оксану Анатольевну пугает. Особенно этот.
— Да уж. Зловещий. Если помнить, как появлялись анатомические рисунки Леонардо.
— Забирай его к такой-то матери отсюда! И — да! — Я вынуждена предупредить тебя как очень высокое начальство: я — беременна.
Оксана Анатольевна посмотрела на Татьяну Георгиевну. У той во взгляде было недоумение.
— И что? — спросила та, выждав некоторое время. — Я была беременной, когда была здесь заведующей. И даже, как ты помнишь, пошла в карьерный рост после родов. Теперь я главный врач. И знаешь что?
— Что?
— И ничего. Собственно это и есть самое ужасное: ничего. Как будто забыто что-то важное. Важное для меня. Важное, как…
— Как иные витальные амины для эритропоэза! — перебил Аркадий Петрович. Салютовал дамам — и немедленно выпил.
Мальцева шутливо треснула его по голове постером и вышла.
— Что это с ней?
— С ней самое страшное, что может случиться с женщиной. Ей предстоит выбрать между любовью и любовью.
— О чём ты?!
— Скоро узнаешь. Скоро все узнают. Я тебе так скажу, Поцелуева, постарайся запомнить: между любовью и долгом, между любовью и карьерой; между любовью и деньгами; между любовью и бог знает чем ещё — женщина всегда выберет любовь. Но что женщина выберет между любовью и любовью? Этого ни Бог ни Дьявол не знают.
— Ты говоришь какую-то бессмыслицу! — Фыркнула Оксана. Но тут же спросила: — А что выберет мужчина?
— Мужчина всегда выберет любовь, даже если ей же и придётся пожертвовать.
— Это ещё большая бессмыслица! Если ты жертвуешь любовью — то получается ты её и не выбрал…
— И вот мы опять путаем вершки с корешками! — Рассмеялся Святогорский. И приняв нарочито-шутовской вид, продолжил: — Глюпый жэнщин! Любов — толко вэршок, да? Прэкрасный вэршок от корэшка Жизни, да?! Нэт корэшка — нэт и вэршка, да? Пока есть корэшок — всё ещё возможно, дарагая!
Резко посерьёзнев, он тяжело вздохнул и налил себе ещё. Взял рюмку, подошёл к окну и, глядя в тёмные небеса, сказал:
— Мужчина пожертвует чем угодно ради жизни любимой. Даже если она не примет эту жертву. Не поймёт этой жертвы. И не простит этой жертвы. Если она вообще узнает о жертве. Если узнает…
Аркадий Петрович выпил. Оксана смотрела ему в спину. Почему-то всё это вызвало в ней бурю эмоций. Обычный трёп Святогорского. Но из глаз покатились слёзы. Что-то произошло с ней. Но Оксана не понимала.
Святогорский наконец повернулся к ней.
— Не плачь, Оксанка. Ты просто беременная. И это прекрасно. Ты любишь Родина. Родин любит тебя. Вам ничем не надо жертвовать. И я не понимаю, почему бы такой прекрасной, любимой и любящей беременной женщине не пойти домой, не зажарить огромный кусок мяса, и не сказать мужу, что ты счастлива быть беременной именно от него и будешь ещё счастливее, став матерью его ребёнка.
Оксана Анатольевна подскочила с кресла пружиной, схватила сумку… И в этот момент в кабинет занёсся Родин. Тоже весь во взвинченных чувствах. Они секунду смотрели друг на друга. И кинулись друг к другу в объятия.
— Серёжка, прости!
— Да нет, это ты меня прости! Я…
— Я как последняя дура!..
— Как последний мудак!..
— Конечно, я оставлю… Это же наш ребёнок!
— Конечно, я понимаю все твои беспокойства!..
Аркадий Петрович прикрыл за собой дверь кабинета. Он улыбался. И если хоть кому-нибудь повезло бы увидеть эту улыбку — он прочел бы в ней тайные знаки. Не радости, не сопереживания, не принятия и даже не ироничной всезнающей мудрости. Это были знаки печали. Чувства, что мы испытываем, когда совокупность всех прочих не отражает. Такое бывает. Изредка бывает со всеми. Когда мы понимаем что-то большее, чем мы есть. Например, то, что не каждая жизнь рождает любовь. Иногда жизнь способна родить всего лишь жизнь…
Но коридор был пуст. Никто не видел.
Кадр шестьдесят первый
Неотложное состояние
В приёмном покое на каталке лежала новоявленная мать. Маленькая, испуганная, несчастная… Как пойманная в мышеловку крохотная лабораторная белая мышка. Рядом санитарка приёма одной левой удерживала за шиворот модной рубахи юного козлоногого хипстерка.
— Вот, говорит, что отец! Куда там, в двенадцать-то годков! — Объяснила санитарка Оксане Анатольевне, чуть приподняв подростка над полом.
Он задёргал копытцами и возмущённо заблеял.
— Мне двадцать восемь! Что вы себе позволяете!
— Переводите поступившую в родзал первого этажа, открывайте набор для осмотра родовых путей! — Рявкнула Поцелуева. — Тимофеевна, да поставь ты уже его! Мужчина, вы кто?
— Конь в пальто! — Пискнул отпущенный хипстерок, поправляя свои доспехи.
— Скорее мини-хорс в попонке для чихуа-хуа! — Хмыкнула заведующая обсервацией.
— Фрилансер я! — Уже спокойней добавил мальчонка. — Я писал контент, а она…
— Кто он? Что он писал? — попыталась уточнить могучая санитарка.
Оксана Анатольевна только рукой махнула. И вопросительно уставилась на хипстера-фрилансера.
— У меня волна. Мысль шпарит. А она, — он кивнул в сторону двери, куда укатили жену, — мол, не торопись, ещё терпит, я на форумах подготовилась. Потом такси вызвали. Те не приехали. Или приехали не туда. Пока я отказ оформлял. Пока на сайт их злобный отзыв катал. Так уж на улице поймали. Она так орать начала — он нас и высадил. Едва успели до ступенек вашего приёмного добежать. — Хипстерок-фрилансер издал нервный смешок. — Но я тоже на форумах готовился. Я это… — Он вдруг замолчал, как оборвался. И пристально уставился на свои руки. Как будто впервые увидел. — Я думал, что… Я раньше жизни и не знал! Я… А оно… Он…
