— У меня есть драгоценности, подаренные Андреем. Шубы. В конце концов, есть кредитка, куда муж набросал денег.
— А как же принципы?
— Глупо из-за принципов садиться в тюрьму.
— У тебя странная логика, Стеша. Помесь женской и детской. По сути, ты — взрослый ребенок. И в то же время красивая женщина, — Вадим вздыхает. — Я постараюсь с этим справиться. Нет так нет.
Я, заметно приободрившись, спрашиваю:
— Как мы будем меня спасать?
— Я попробую поговорить с твоим мужем.
— Поговорить с Андреем?!
— А у нас есть другой выход? Если он захочет тебе помочь — это уже полдела.
— С какой стати Воронцову мне помогать? Я же убила его любовницу.
— Поверь, я найду аргументы, достаточно весомые. Лучше, наверное, сделать это прямо сейчас. Дай мне номер его телефона.
— У тебя нет номера его телефона?! Ты же за ним следил!
— Дай мне тот телефон, по которому с ним говоришь ты! — злится Вадим.
— Ах да…
Я покорно диктую номер.
— А теперь выйди на кухню.
— Почему?
— Тебе не надо этого слышать. Мы будем говорить по-мужски.
Я сразу пугаюсь, потому что прекрасно знаю, что такое мужской разговор. Во всяком случае, мужской разговор по Воронцову. Результат — гипс. Хотя по телефону-то руку не сломаешь. Но мат мне тоже не хочется слушать. А матерится Воронцов мастерски. Сколько уж раз я зажимала уши! Поскольку Вадим — бывший мент, не сомневаюсь, что и у него богатый арсенал. Мне лучше этот разговор пропустить, Вадим прав.
Я иду на кухню и закрываю дверь. Пару раз все же порываюсь подслушать, но Вадим говорит тихо. «Она теперь моя клиентка». «Да, есть свидетель». «Подробности при встрече». Дальше совсем тихо, а потом отборный мат, так что я шарахаюсь от двери. Вадим заходит на кухню минуты через три.
— И что? — жалко улыбнувшись, спрашиваю я.
Словно в ответ на мой вопрос приходит эсэмэска от мужа: «Заночую на даче».
— Вот, — я показываю Вадиму мобильник.
— Может, позвонишь ему? — Тяжелый взгляд, исподлобья.
— Я боюсь!
— Но хотя бы ответь.
— Да, конечно, — я торопливо набиваю: «Ага». И тут же начинаю себя ругать. Что это за «ага»? Будто я на него и не злюсь вовсе! Но больше я ничего не могу вымучить, мой богатый словарный запас словно бы иссяк после убийства Людмилы.
— Я отвезу тебя домой, — вздыхает Вадим.
— Домой?
— У меня нет раскладушки. А делить постель со мной ты не хочешь. Выбирай: либо мы любовники, либо…
— Либо, — поспешно говорю я. — Вези домой.
— Как скажешь, — он как-то странно улыбается.
Эту улыбку я поняла потом, потому что я овца тупая. Мне еще долго разбираться с мужскими улыбками. Я понимаю, когда они злятся, мужчины. Понимаю, когда орут. Когда одежду срывают, тоже понимаю. Но эти их улыбки! Это нечто! Как-нибудь потом я их обязательно классифицирую, чтобы остальным моим соплеменницам не попадать впросак. Женщина должна понимать: когда мужчина улыбается, ей надо не расслабляться, а, напротив, напрячь мозги и занять боевую стойку. А то получится, как со мной. Поняла бы я раньше улыбку мужа — не оказалась бы в спальне у Людмилы.
Вот и Вадим… Он улыбается, хотя я отказалась делить с ним постель. А должен рыдать? Черт, я совсем запуталась!
Едем мы недолго, хотя едем в центр. Пробки почти уже рассосались. У нас-то с Андреем квартира шикарная. В «сталинке», почти в самом центре. Воронцов расселил коммуналку, чтобы заполучить эту квартиру. На кой черт нам столько комнат, лично я не знаю, мне только лишняя морока везде прибираться. Отношения с прислугой у меня особые, муж презрительно говорит:
— Непонятно, кто у кого в услужении, ты у домработницы, или домработница у тебя.
Действительно, к приходу Марины я стараюсь успеть сделать как можно больше. Потому что она умеет вздыхать. Между прочим, тоже наука.
— Ой, Стефания Алексеевна, диван какой грязный! Что это вы с ним делали? — Глубокий вздох, начинающийся с буквы «о».
Или:
— Ух, мамочки, посуды-то грязной сколько! — на этот раз на букву «у». Гласных в русском языке много, на каждую комнату хватит, даже на кухню. Так что к приходу Марины я стараюсь помыть посуду и пропылесосить диван. А также постирать и погладить постельное белье, отдать в химчистку костюм супруга, надраить ему ботинки и, разумеется, наготовить еды. Только бы Марина поменьше вздыхала.
Когда Воронцов, отдавая ей деньги, спрашивает:
— Что сделала?
Марина начинает тараторить:
— Вы ж сами видите, Андрей Ильич: посуда чистая, в комнатах не пылинки, борщ на плите, а вон висит ваш костюмчик, без единого пятнышка…
Что касается меня, то я в этот момент молчу и смотрю в пол.
— Степанида? — поворачивается ко мне Андрей.
Я киваю. Молча. Я девушка из бедной семьи, к тому же неполной, мне не привыкать много работать. Я вообще считаю: если вечером не падаю замертво и тут же не засыпаю, значит, день прошел зря. Марине достается, только когда мы в отпуске. И то: собаки ведь у нас нет. Даже кошки. Значит, нет шерсти и некого выгуливать.
Но это все в прошлом, и Марина тоже. Ее, видимо, придется уволить. Мне домработница не нужна, а Воронцов не уволил до сих пор Марину только потому, что за нее заступалась я, и словами, и делами.
Вадиму наш дом чем-то не нравится.
— Буржуи, — цедит он сквозь зубы и со вздохом говорит мне: — Стеша, это не «Мерседес». Сильнее надави на ручку. И вообще не в ту сторону, куда ты сейчас давишь. Беда с вами, с буржуями!
Я кое-как выбираюсь из его старенькой машины. Вообще-то я на метро езжу, когда Величество не соизволит меня подвезти. И за ручку мне от Воронцова достается регулярно, я их всегда кручу не в ту сторону, что в «Мерседесе», что в «Жигулях».
— Куда опять надавила, овца! Ты мне чуть палец не оттяпала! Я на нее табличку закажу, на эту кнопку! С подробной инструкцией! Пусть надо мной в автосервисе ржут! Ну, в каком месте у тебя мозги, Степанида? В жопе?
Я все это пропускаю мимо ушей. Если реагировать на то, как Воронцов меня ругает, можно повеситься. А не ругал он меня, только когда за мной ухаживал с целью жениться. А потом я уже успела в него влюбиться насмерть.
Насмерть! Я невольно вздрагиваю! Неудивительно, что я сегодня в пылу борьбы с Людмилой нажала на курок! С моими-то способностями! Сколько полезных вещей я уже сломала! А теперь вот человек…
Я так раскаиваюсь, что готова немедленно пойти в полицию.
— Не вздумай, — говорит Вадим.
