— Я скинул файл со снимками тебе на почту, — также небрежно сказал он.
— Ты с ума сошел?!
— Можешь его удалить. Но сначала рассмотри как следует… Будешь звонить мужу?
— Он звонки сбрасывает, — пожаловалась я.
— Ты хорошо знаешь Воронцова. Как думаешь: что он теперь будет делать?
— Решать эту проблему. Не в тюрьму же садиться?
— Разве это не было твоей заветной мечтой?
— Да, но я тоже под подозрением! Разве ты забыл?
— Воронцов будет молчать. Или все возьмет на себя. Какая ему разница, одно убийство или два? Все равно садиться.
— За два дадут больше, — возразила я.
— Ну, адвокаты у него хорошие. Не бизнес ведь. Банальная бытовуха. А ты на время уедешь за границу.
— А что будет потом?
— Потом… — он опять улыбнулся, на этот раз, как мне показалось, загадочно. — Стеша, ты ведь знаешь: я по тебе с ума схожу. Можно я останусь?
— В смысле? — растерялась я.
— У тебя заночую. Ты явно нуждаешься в утешении. Ты относишься к женщинам, которые не могут жить без мужчины.
— Это из личных наблюдений?
— Ага, — Вадим неожиданно разговорился, борщ его разморил. — Я ведь уже три года выслеживаю неверных супругов. И сделал для себя вывод, что женщины делятся на три типа: бизнесвумен, киси и так называемый рабочий материал. С бизнесвумен все понятно, это бой-бабы, которые берутся тягаться с мужиками и почти всегда одерживают верх. Если же этого не случается, они просто ищут себе более подходящего мужика, который ляжет под каблук. Кися — это женщина, чьи проблемы решает мужчина. Кися даже может работать, не возбраняется, но она никогда не поставит свои интересы и свою работу выше, чем работа и интересы ее мужчины. Потому что она — кися. А рабочий материал — это все те, кто пока в свободном поиске. Не определился со статусом: я решаю проблемы или мой мужчина, если он вообще есть. Этот рабочий материал заполняет по утрам вагоны метро и автобусы, мечется по магазинам, сгорает на работе, причем за деньги, явно не соответствующие тем усилиям, которые прикладывает, вечерами сидит в кафе или в барах с такими же неопределившимися особами, и они костерят мужиков. Козлы, мол, и сволочи. Эти несчастные бабы говорят, что надо себя любить и баловать, а на самом деле мечтают о том, чтобы просыпаться по утрам на мужском плече и нестись готовить своему сокровищу завтрак. По крайней мере, большинство. Которое хочет быть кисями.
— Твоя жена кто была?
— Бизнесвумен.
— А ты, значит, не захотел лечь под каблук?
— Я хочу кисю, — вздохнул Вадим.
— Твоя теория глупа. — Я и в самом деле разозлилась. Ишь! Женщин он классифицирует! Его рассуждения — полная чушь! И я не кися! Я так и сказала Вадиму: — Я не кися.
— А кто ж ты? Бизнесвумен? — хмыкнул он.
— Я — рабочий материал.
— Нет, ты кися, — ласково сказал Вадим. — Мало того, ты красивая кися. Поэтому твой муж сделает все, чтобы оградить тебя от неприятностей. Он так привык… Ну так я останусь? Поверь, я ничуть не хуже. Я тоже умею решать проблемы, — он криво улыбнулся.
— Вадик, сегодня Степан Андреевич должен приехать, — к счастью, вспомнила я.
— Степан Андреевич? Это еще кто? — с тревогой спросил Вадим.
— Мой сын. Мы его так зовем.
— Странно… А он точно приедет?
— Да еще и со снохой. Сам понимаешь, мне будет неловко, если они нас застанут.
— Так позвони ему!
— Мы уже созванивались. Если я сейчас скажу «не приезжай», он тем более приедет.
— Но завтра я смогу остаться?
— Я тебе позвоню.
— Ты все равно у меня на крючке. Денег у тебя нет, а работа сделана. Тебе по-любому надо за нее расплатиться. Я ведь тебя предупреждал: подумай. Ты предельно ясно сказала: хочу компромат на мужа. Хочу развода. Ты определись наконец со своими желаниями.
Я молчала. Поздно уже определяться. Два трупа. Вадим по-своему понял мое молчание.
— Не будем торопить события, — с усмешкой сказал он. — Ты все равно не можешь жить без мужчины, а Воронцов сядет. Зачем кого-то искать? Вот он я, рядом, — он встал и пригладил волосы.
Я внимательно к нему пригляделась, словно примериваясь. Ростом он, конечно, пониже Воронцова и в плечах далеко не так широк. К тому же шатен, а мне всегда нравились брюнеты. Но в целом… Я вздохнула.
— Что, оценила? — усмехнулся Вадим. — Я не так уж и плох. А с деньгами буду таким же крутым, как и твой Воронцов. Поверь, с тех пор как меня вышибли из органов, я поумнел.
— А за что тебя вышибли? — с интересом спросила я.
— Дело прошлое. Не будем об этом вспоминать.
Он вдруг притянул меня к себе и поцеловал. Честно сказать, я растерялась. Еще никто не осмеливался подходить ко мне настолько близко. Пожалуй, только Борис, чтобы показать, как свалить с ног предполагаемого противника, и то моему тренеру за это руку сломали. А тут меня вообще целуют! Поскольку я не отбивалась, Вадик продолжал. Мне с трудом удалось прийти в себя.
— Все! Хватит! — Я вспомнила уроки Бориса. С маньяками иначе нельзя, а Вадик преследует меня с маниакальным упорством.
— Черт! Больно!
— Я же тебе сказала: сейчас сын приедет!
— Ладно, я подожду, — он улыбнулся.
Ох уж эти мужские улыбки! Когда я закрыла за ним дверь, то вздохнула с облегчением. Потом крепко задумалась: что делать?
Поза кролика
Воронцов мои звонки по-прежнему игнорировал. Сначала сбрасывал, а потом и вовсе перестал брать трубку. Забился, значит, в нору. Мне стало тревожно. Он же с голоду умрет! Будет спать в холодном доме! Забудет помыться! Я уж не говорю о его работе! Совещание надо куда-то переносить!
Что бы он ни натворил, он мой муж, мы недавно серебряную свадьбу отпраздновали. Я потому и смотреть не могу на других мужчин, что с Андреем мне здорово. Как вспомню! Вот мы летим по трассе, в больницу к моей маме, которой срочно понадобилось лекарство, Воронцов, как всегда, педаль в пол, на лице загадочная улыбка, все, кто впереди, уступают дорогу, а кто не уступает, тех муж обгоняет со свойственной ему лихостью, выписывая сумасшедшие виражи. Скорость порою за двести. Он смотрит на меня и улыбается:
— Что, испугалась?
Да я ни разу в жизни рядом с ним не испугалась! Даже когда мы болтались над морем на парашюте, а ветер был такой сильный, что нас несло прямо на камни. Даже в океане, когда мы прыгнули с яхты и поплыли на остров, забыв о сильном течении.
— Я думал, нам не доплыть, — признался потом Воронцов.
— А почему же ты тогда смеялся?
