— Вадик.
— А он откуда знает?
— Он тебя видел.
— Значит, и он тоже.
— Андрей! — испугалась я. — Как так можно? Берешься убивать — хотя бы не светись!
— Один — один, — мрачно рассмеялся Воронцов. — Что ж, садись, поговорим. — Он кивнул на второе кресло.
Вечерами мы любили сидеть у камина, особенно в сырую, промозглую погоду. Вот именно: любили. К нашему семейному счастью теперь применимо исключительно прошедшее время. Сегодня камин не горел. В доме и без того было тепло. Мы уселись в кресла у потухшего очага. Воронцов начал медленно раскачиваться.
— Не маячь, — попросила я.
— Ты мне еще указывать будешь, — проворчал супруг, но раскачиваться перестал.
— Расскажи мне: как это случилось? — Я невольно вздохнула.
— Да хуже не бывает, — поморщился Воронцов. — После того как мы с тобой поговорили, я надел грязные ботинки и поехал к мужу этой Людмилы. Одно дурацкое совпадение за другим, хотя теперь я уже сомневаюсь, что это были простые совпадения. У меня голова идет кругом! — пожаловался он.
— Чего ты хотел добиться этим визитом?
— А то ты не знаешь, — ощерился муж.
— То есть ты не хотел его убивать?
— Хотел.
— Андрей!
— А еще я хотел тебя спасти. Поэтому сначала поговорил со свидетельницей. К несчастью, полиция успела это сделать раньше меня. Дама с собакой сказала им, что незадолго до убийства видела странную женщину. Которая стояла под фонарем и прижимала к себе сумочку. А еще женщина сказала: «Я к Людмиле». Понятно, что подумала полиция. Свидетельница достаточно подробно тебя описала. Внешность у тебя примечательная. Вот недаром я не люблю собак!
— Да, собака — это не кошка.
— Ты можешь хотя бы сейчас быть серьезной?
— Я серьезна, как никогда. Значит, меня ищут?
— Да. Мне, возможно, удастся заставить свидетельницу изменить показания. Или есть какой-нибудь другой способ, — усмехнулся Воронцов. — Теперь уже надо идти до конца. Я же сказал, что буду защищать тебя, даже если ты убийца.
— Ты не в лучшем положении, — напомнила я.
— Я его не убивал! Хотя доказать это практически невозможно. Все, как в плохом кино. Поговорив с женщиной, я пошел к нему. Предварительно мы созвонились, так что он меня ждал. Не успел я войти в дом, как раздался выстрел. Я метнулся сначала на кухню, мне показалось, что стреляли оттуда, потом в гостиную. Он лежал на полу, а рядом валялся пистолет.
— Ты правду говоришь?
— Клянусь!
— Тогда зачем ты поднял с пола пистолет? Если ты не убивал?
— Да потому что это мой пистолет! — повысил голос Воронцов.
— Как это: твой? На нем что, написано?
— Представь себе, — голос у моего мужа стал ехидным. — Это ты не в состоянии запомнить даже номера нашей машины. А у меня на цифры память отменная. Тем более что это ОРУЖИЕ. На пистолете есть маркировка. Я присел на корточки, чтобы его рассмотреть, и меня мигом пот прошиб. Во-первых, там есть детали, только мне знакомые, я ведь сто раз его разбирал и собирал, а во-вторых, когда я взял пистолет в руки, то и номер это подтвердил. Этот «макаров» числится за мной. Он раньше лежал в моем сейфе. Приходил участковый, все осмотрел, расписался. Если бы я не взял пистолет, уже бы сидел. По номеру легко пробить владельца. У меня не было другого выхода.
— Ну, если так… А зачем ты его в пруд-то бросил?
— А куда? Сюда привезти? Или в московскую квартиру? Это же главная улика! Теперь получается, у меня был мотив, — он начал загибать пальцы, — меня видела свидетельница, еще и этот твой детектив. И пистолет, из которого убили, числится за мной. Если его найдут — мне крышка.
— Все еще хуже. Вадим сделал фотографии.
— Фотографии? — удивленно посмотрел на меня Воронцов. — Ну-ка, с этого момента поподробнее.
— Подробнее у меня на электронной почте.
— Говори адрес.
Я сказала.
— Жди тут, — велел Воронцов и поспешно стал подниматься на второй этаж.
Не было мужа довольно долго. Я уже успела заскучать, хотя в моем положении не до скуки. Хорошо, что позвонил сын.
— Мама, а ты где? — удивленно спросил он. — Я приехал, а дома никого нет.
— Я на даче.
— Как на даче? Ты же сказала, что живешь дома, а на даче живет папа!
— Видишь ли, Степан Андреевич, папа не знает, какие обои клеить. Решил предоставить выбор мне.
— Обои? Отец? Мама, что происходит?
— Ничего, сынок.
Кроме того, что оба родителя разыскиваются по подозрению в убийстве. Сегодня ситуация еще хуже, чем вчера. Но не говорить же об этом сыну?
— На дачу мне ехать уже поздно, — с сомнением сказал Степан Андреевич. — Ведь завтра с утра на работу.
— Конечно, не надо сюда ехать, сынок! Ты, наверное, голоден? Там в холодильнике есть борщ. Если ты, конечно, еще ешь борщ.
— Мама, в Инете полно сайтов, где можно заказать еду на дом! Я давно уже взрослый!
— Я знаю, Степан Андреевич.
— Я имею право знать: что у вас происходит? Ты что, от меня прячешься?
— Даже не думала! Я честно сидела дома и тебя ждала. Но вдруг подумала, что отец поклеит не те обои, и сорвалась.
— С каких пор у нас на даче обои? — мрачно сказал сын. — Там стены вагонкой обиты.
— Мы с отцом решили: надо что-то менять.
— Круто же вы решили изменить свою жизнь. Я хочу видеть вас обоих.
Я прикусила губу.
— Мама? Где я могу вас найти?
«В тюрьме». Но не могу же я сказать об этом сыну?
— Мы сейчас на даче. А где завтра будем, не знаю. — По крайней мере, честно. — Ты звони. А пока закажи еду на дом. Или к себе поедешь?
— Нет. Сейчас приедет Лиана. Мы вообще-то рассчитывали на семейный ужин. Но придется вдвоем есть суши и гадать, что с вами случилось. Правду ты все равно не скажешь.
— А что говорит отец?
— Мол, процесс идет. Все как-нибудь утрясется. Ты же его знаешь. Одни намеки, ничего конкретного.
— Ты верь папе, сынок.
— Чему верить-то, если он, как и ты, ничего не говорит? — сердито сказал Степан Андреевич. — Я хочу посмотреть вам обоим в глаза. Мне, наверное, надо взять отгул. Мама, насколько все серьезно?
— Не надо брать отгул, — испугалась я. — Мы с отцом помирились. — На почве того, что у обоих перспектива оказаться за решеткой лет этак на десять. Но не говорить же об этом сыну? — Мы обязательно на днях встретимся, сынок.
