Не понимая, отчего так происходив Варсус схватился за цепочку. У него возникло подозрение, что, возможно, она оборвалась. Нет, крылья были на месте. Однако верхний край бронзового крыла был так же отломлен, как и срезанный край настоящего, живого крыла. И из среза бронзы медленно истекала магия. Крылья блекли и погасали, становясь просто болтавшейся на цепочке игрушкой. Все на что-то надеясь, Варсус в последний раз попытался выдохнуть что-то из дудочки, но… она молчала. Лишь издавала хрип, явно никак не связанный с маголодиями. Осознав наконец, что все бесполезно, пастушок сломал дудочку об колено и отбросил обломки.
Потом, пошатываясь, встал и сделал шаг навстречу Мефодию. Рапиры у него в руке не было. Кажется, он потерял ее при падении, призвать же больше не мог.
— Крыльев у меня нет… Маголодий нет… Ты сделал меня стражем мрака! — тихо произнес он.
— Ты сам себя сделал стражем мрака, — буркнул Мефодий, не любивший любые психологические игры, которые сводились к поиску виноватых.
Пастушок, не слушая, шарил по поясу. Отыскивал кинжал. Не нашел. Тогда он вырвал из-под свитера дарх и стиснул его в ладони как нож. Буслаев ожидал, что он сорвет дарх с шеи, но сделать это Варсус не отважился и бросился на него так, хотя цепь и мешала. Мефодий отступил на полшага и спатой ударил ею по дарху. Дарх разбился. Наполнявшие ею эйдосы золотой пылью просыпались па землю.
— Ну вот… Ты больше и не страж мрака, — сказал Мефодий, сам не зная зачем.
Погибая, сосулька ужалила пастушка болью. Варсус упал на колени. Попытался подняться, но опять упал. Замер. Плечи его дрожали. Опираясь на руки, он привстал и вскинул голову, высоко задрав подбородок.
— Давай! Прикончи меня! Ты победил! — процедил он сквозь зубы.
— Где Дафна? — спросил Мефодий.
— Этого ты никогда не узнаешь, — с ненавистью глядя на него, произнес Варсус — Она в колодце, который медленно наполняет вода. Стоит на цыпочках, а вода уже добирается до подбородка. И выбраться нельзя. Кругом скорпионы и змеи.
Буслаев едва не ударил его спатой. Чувство юмора — вещь факультативная. Чем больше твоя вовлеченность в процесс, тем меньше оказывается юмора и тем больше чувств.
Рядышком кто-то кашлянул. Меф увидел Аиду Плаховну. Мамзелькина стояла как-то бочком, очень скромненько, и косу держала опущенной, точно совсем ненужную. Рюкзачок был уже сброшен с плеча и болтался на сгибе локтя. На Варсуса она вообще не смотрела, но пальчики уже сноровисто возились со шнурками.
— Не волнуйся! Нашла я твою Дафну! — шепнула она.
— В колодце? — спросил Меф.
— В каком таком колодце? В лифте. Заперта на руну. Все с ней хорошо!
Аидушка бормотала, а ее глазки уже любовались спатой.
— Не тяни! Столько вызовов, столько вызовов! — пропела она, показывая руку, на которой не было уже брезентовой повязки. Место же, где она прежде нахолилась, Аидушка с умилением поглаживала. — А руку-то мне камешек исцелил! Багров помог! Вот уж благодарность Матвеюшке! Земной поклонник ему до самого гроба! Чтоб ему смертушка поцелуем была!
Мефодий посмотрел на Варсуса и ощутил, что весь его гнев выветрился. Теперь, когда выяснилось, что Дафне ничего и не угрожало, к пастушку он испытывал только жалость. Он взмахнул крыльями, взметнув
на аллее снег, и взлетел. Варсус, подпрыгнув, попытался ухватить его за ногу
— НЕТ! Вернись и убей меня! Ты не можешь так со мной поступить!
Мефодий не оглядывался. Чем выше он поднимался, тем дальше его мысли были от этой нелепой дуэли.
Ему хотелось поскорее освободить Дафну и оказаться у Камень-головы, чтобы вновь увидеть Арея.
Рядом с Варсусом осталась одна Мамзелькина.
— Крыльев нету, дарха нету… Значит, обычным человеком стал… — деловито бормотала старушка. — Кто он теперь? Парнишка… хм… ну лет, положим, двадцать по-земному… И что с ним делать? Самой чикнуть? Так разнорядочки нет!..
Варсус, бросивший вслед Мефодию несколько камней, упал лицом на снег.
— Ненавижу! Ненавижу! Даже не убил… — повторял он.
Аидушка присела рядом на корточки. Потянулась, чтобы погладить рукой по спине, но, передумав, ручку убрала.
— Жалко ему тебя! А жалко знаешь у кого? Правильно, у пчелки! — сказала она.
Пастушок оторвал от снега мокрое лицо.
— Вихрова так говорила… — пробормотал он отстраненно.
— Угу, — охотно согласилась Аидушка. — Только она теперь не Вихрова, а, извиняюсь, Тер-Саакян. С позавчерашнего дня. Чимоданов с Мошкиным тоже на свадьбе были. Чимоданов кричал «горько», а Мошкин кушал оливье и все переспрашивал: «Мне же горько, да?››
Пастушок опять уткнулся лбом в снег.
— Я ему отомщу, — сказал он глухо. — Не знаю как, но отомщу. Всю жизнь положу, чтобы его раздавить!
— Эго навряд ли… — со вздохом сказала Мамзелькина, и Варсус, что-то ощутив, тревожно вскинул на ее глаза. — Не отомстишь, потому что все забудешь! Тебя теперь зовут… гм… Вениамин Крутиков. Ты студент… гм… не студент… учишься в колледже по специальности «ремонт и обслуживание холодильного оборудования››. Прекрасная специальность, востребованная народным хозяйством!.. Идите, Вениамин! Холодильники вас ждут! — Тут Аидушка наклонилась и легонько подула Варсусу на лоб. Дыхание у нее было прохладным, и пахло от него еловыми венками.
— Если б ты мне хоть раз слово хорошее сказал, я б тебя, может, принцем арабским сделала! А сейчас не обессудь: сам напросился! — шепнула она ему на ухо.
Варсус отстранившийся было от нее, вздрогнул и с удивлением уставился на старушку.
— А? Что со мной? Где я? — спросил он, проводя рукой по лицу.
— Ты упал. Ударился головкой… Все хорошо, сынок? Сотрясения нету? — сочувственно спросила Мамзелькина.
Вениамин Крутиков пугливо ощупал голову, подозревая, как видно, что она поддается ремонту много хуже холодильников.
— Вот шапочка! А вот твоя сумка… Тут паспорт, ключики, все… Ты как сумку уронил, я ее подобрала… А то, не ровен час, стащат! — заботливо продолжала Плаховна.
Вениамин вцепился в сумку и мучительно уставился на нее. Его что-то терзало. Что-то глубинное, непонятное.
— Ты кого-то ненавидишь, — напомнила Аидушка. — Люто, да?
Вениамин Крутиков закивал.
— Преподавателя по физкультуре! Из-за него тебя стипендии лишили. Подумаешь, физкультура — чтобы из-за нее кровь портить! — таинственно прошептала Лидушка. — Ну ничего, ты ему покажешь! Сунешь дохлую мышь в выхлопную трубу его машины! Пусть ею мучает совесть, что это он отравил ее своим бензином!
Вениамин стиснул зубы, представляя, как страшна будет эта месть.
— Автобус вон там! Прямо к метро идет! — подсказала Аидушка. — Ну вот и все! Почапала я! Лет через пятьдесят встретимся, аюшки?
