Господи, сколько женщин были у его ног и пали пред его обольщением. Сливы, какие спелые и свежие сливы всегда за полцены продавала ему на рынке Настенька. Как щебетала на весь базарный ряд своим голоском, когда он на глазах возбужденных его присутствием барышень, со всей присущей ему строгостью допрашивал беднягу о количестве внесенного в почву удобрения, содержании и уходе за деревьями в саду, оценивая товар. Он любовался собой, своими изысканными одеждами. Ну где еще могли смотреть на него с таким восхищением и обожанием как ни здесь, между базарными рядами. А эти любопытные взгляды. Сколько читалось в них трепета, преклонения перед его достоинствами и неоспоримыми качествами. Ну где еще они могли увидеть здесь, среди базарной свары, столько достоинств, собранных в одном человеке, мужчине, для них — с большой буквы. Изыскан, холен, подтянут, строг, повелевает, а это особенно нравится женщинам, тем более этим, брошенным здесь, среди овощных куч.
А его медичка. Сколько милосердия, сострадания всегда было в ее взгляде. На все готова, дура переспелая. Неужели не понимает, что создан он совсем для другой женщины, с уровнем повыше, положением. Микки, наблюдая за ходом мыслей своего шефа, представлял, как блуждает его воображение, переходя от одного виска к другому, напрягая мышечные складки лба. Он уже знал, что это состояние было высшей степенью концентрации его ума. В мозгу рождался ни с чем не сравнимый план, стратегия.
Напряженную, уже несколько зависшую тишину, прервал очередной, видимо, вновь женский звонок. «Ждите! Я же сказал, что буду. Заканчиваю обсуждение и еду», — отрезал шеф. «Наконец-таки, — вздохнул Микки. — Вот поеду на потеху. Это даже интересно. Когда еще вот так, сразу, можно будет увидеть всех его воздыхательниц?»
Элегантная коробка, перевязанная элегантной ленточкой водрузилась на отведенное ей по предпраздничным дням место, а аккуратные букетики, перевязанные одинаковыми элегантными ленточками привычно разместились на заднем сидении. «Подъезжаю, выходите!» — сделал свой первый звонок шеф. Из подъезда выпорхнула немолодая, но моложавая кокетка в короткой юбке и с ярко-красной помадой на губах. По всему было видно, что к этой встрече готовились долго. Надежда так и искрилась из ее глаз. Но все было тщетно. Шеф так и не дал бедняге даже рот открыть. «Позвольте поздравить с вашим женским днем. Честь имею, занят, важное совещание». Ярко-красные губы еще долго посылали вслед удаляющейся машине свои чувственные вибрации. «Экономические вопросы, налоги, разрешения», — бормотал шеф, вычеркивая в своем блокноте объект № 1. Объект № 2 располагался недалеко, за углом соседнего дома. Как передают в эстафете заветную палочку стоящим по трассе бегунам, так шеф передавал очередной воздыхательнице очередной букетик. И так же, как и предыдущая, каждая последующая не смогла даже начать свою отрепетированную речь, наполненную эпитетами в превосходной степени и восхвалениями. Шеф как всегда был краток, тверд и решителен. Впереди ждали дела архигосударственной важности. А он, бросив все, мчится на встречу, пусть даже и краткую, только для того, чтобы поздравить, увидеть, оценить.
Букетики исчезали с молниеносной быстротой. В блокнотике напротив очередного объекта ставился плюс. «Медицина, образование, недвижимость, автосервис…» — продолжал бормотать шеф, систематизируя объекты. Оставался последний, видимо, самый проблемный. Перекладывая телефон из одной руки в другую, шеф напряженно о чем-то думал. По всему было видно, что он нервничает, даже попросил остановить машину. Собравшись с мыслями, он наконец-таки набрал заветный номер. На другом конце провода трубку подняли, но долго не отвечали. Скорее всего, был важный разговор по другому телефону. Шеф исходил желчью, которая только благодаря каким-то очень серьезным сдерживающим причинам, не прорывалась наружу. Наконец ответили, выслушали заранее отрепетированную речь, поблагодарили, извинились, положили трубку. Судя то тому обилию слов далеко не нормативной лексики, которые сотрясали салон машины, Микки понял, что шефа опять послали. План был сорван, настроение вконец испорчено, лицо начало покрываться ярко-багровыми пятнами, рука потянулась за нитроглицерином. «Как она могла, как осмелилась, его, Самого, который при исполнении, при исполнении таких важных задач не удостоить» — скорее всего, именно такие мысли терзали сознание шефа, терзали до такой степени, что его состояние начинало пугать. «Быстрей, в больницу, мой инсульт, я знал, он должен был вот-вот наступить. И вот теперь, сейчас, когда я… в больницу!»
В знакомых, так любимых и почитаемых шефом больничных стенах их уже ждали. Кругом суетились медбарышни. «Не бережете вы себя!», «Разве так можно?!» — «Какие люди свое сердце надрывают», «Вспомнит ли о них государство?» — доносились отовсюду приглушенные голоса.
Это было состояние блаженства, его опять любили, о нем беспокоились, его, в конце концов, хотели не совсем последние женщины. «А эта, самовлюбленная…» На большее он не осмеливался. Она ведь была действительно респектабельна, при мозгах и положении. А его мозги?! Ему искренне стало их жаль. 24 часа в сутки напряженной работы. И все для того, чтобы держаться на плаву, и не просто. Как много пришлось думать, чтобы сформировать чувство зависимости от него у этих людишек, которые были кем-то, каждый в своем окружении, в своей элите. И все они зависели от него. Нет, они от него не зависели вовсе, но его мозги смогли так выстроить схемы, что по ним начали жить и стоить свои планы многие не совсем последние люди. Порой он удивлялся сам, как они, наделенные полномочиями, располагая материальными и человеческими ресурсами, прежде чем предпринять что-то, советовались с ним, хотели заручиться в случае чего поддержкой, прозондировать почву. Когда его посещали эти мысли, именно в этом месте возникало чувство гордости за свои мозги, которые смогли вот так просто перемыслить и умных чиновников — особую категорию, которые по жизни только и думают, как подстроиться, перехитрить, и простой люд, и даже военачальников. Его мозги, мозги простого сельского паренька. Если бы его не остановили тогда, каких высот он мог бы добиться. Может, пора уже на покой? Его мозги и так сослужили ему достойную службу. Женитьба на министерской дочери, последовавшая за этим успешная карьера, положение в обществе, и даже после развала он, не имея уже ничего, смог так переплести старые и построить новые связи, что уже ни у кого даже не закрадывалось сомнение в его всесилии, которого ему так не хватало в реальности. Решить проблему могла связь только с этой. Но у нее тоже были мозги, и откуда они только взялись. Ну что еще надо ему сделать, чтобы она поверила в искренность его чувств и намерений. И любимое чадо обхаживал, и любой каприз готов был исполнить. А результата нет.
Из-за двери доносился шум, скорее возня. Это сражались в миг набежавшие воздыхательницы за право первого прохода в больничные палаты к нему, Самому. Как все это было трогательно. Приняв соответствующую его состоянию больного позу, он изобразил неподвижность и перешел на режим тяжелого дыхания.
О, как они щебетали, ворвавшись наконец в святая святых. Каждая норовила приблизиться к желанному телу, поправить, расправить складку, оборку. Запах модных ароматов, заполняющих больничное пространство, с шиканьем и шуршанием одежд создавал особую атмосферу. Каждая из пришедших любила его по-своему, надеялась и вот теперь так хотела здесь, на глазах у соперниц, доказать свою преданность и любовь.
