– Прикажите им остановиться, – простонал он. – Я, как мог, пытался противиться. Старался не поднимать шума. Но их необходимо остановить.
На лошадином лице миссис Фогарти отобразилось профессионально отработанное выражение сочувствия и утешения, но затем, будто почувствовав, что в данной ситуации без слов не обойтись, она чисто автоматически произнесла:
– Все хорошо, мистер Лариби. Никто не причинит вам вреда.
– Но они должны остановиться… – Это был высокий и крупный старик, а потому так странно и даже страшно было видеть слезы, капающие у него из глаз, словно у малолетнего ребенка. – Прикажите им остановить тикер
[2]. Его данные сильно отстают от развития положения на рынке. Акции резко падают в цене. Разве вы не понимаете? Я разорен. Я потерял все. Тикер. Заставьте остановить его.
Ночная дежурная крепко взяла его за руки и ввела обратно в палату. Но и через стену до меня доносился его голос, теперь уже почти истеричный.
– Остановите потери по моему консолидированному фонду. Все падает… Падает.
Миссис Фогарти отозвалась хладнокровно и ободряюще:
– Ерунда, мистер Лариби. Акции повышаются в цене. Сейчас вы уснете, а завтра утром узнаете обо всем из газет.
Какое-то время спустя ей удалось успокоить его. Я услышал, как она затем проскрипела половицами мимо моей двери.
Да, та еще работенка, подумал я. Проводить ночи, присматривая за придурками.
Когда шаги миссис Фогарти затихли и в комнате наступила тишина, я обнаружил, что думаю о судьбе старика Лариби. Едва ли я мог испытывать симпатию к нему или прочим волшебникам с Уолл-стрит, которые в 1929 году наколдовали финансовый кризис, потеряв не только свои деньги, но и достаточно крупную сумму моих вложений. И все же это было жалкое зрелище: человек, у которого за душой оставалось никак не меньше пары миллионов долларов, сходил с ума, считая себя банкротом.
Одновременно мне припомнились слова доктора Ленца, что Лариби шел на поправку и в его лечении наметился прогресс. Да еще утром удалось подслушать пару фраз, которыми перебросились мисс Браш и Морено. Они как раз беседовали об улучшении состояния Лариби. «Он уже несколько недель не слышал своего тикера, – сказала мисс Браш. – Похоже, чувство реальности возвращается к нему».
Он уже давно не слышал тикера! Почему же с ним сегодня случился рецидив? Не было ли это результатом того, что доктор Ленц определил как деятельность подрывного элемента?
Должно быть, миссис Фогарти дала Лариби успокоительное, потому что стонов и бормотаний из-за стены больше не доносилось. Снова воцарилась тишина, та полнейшая тишина, которая так напугала меня прежде этим вечером, но почему-то сейчас уже не внушала страха. Я вслушивался в нее, не ожидая ничего услышать. А затем, второй раз за ночь, мне пришлось пережить глубочайший шок. Но только на этот раз меня заинтересовали причины шока. Я вовсе не был повергнут в ужас, заставивший меня прежде трусить, как пятилетнего малыша.
Я сел в постели. Да, теперь не осталось никаких сомнений. Тихое, приглушенное, чтобы не достигать ушей миссис Фогарти, но совершенно отчетливо слышное мне, раздавалось ритмичное и быстрое тиканье – более частое, чем у механизма обычных часов.
Тик-так, тик-так!
У меня оставалось только два возможных объяснения этому. Либо я подцепил умственную заразу от Лариби, либо в той комнате действительно тикало нечто, не имевшее отношения к перекошенным мозгам старика.
Тик-так, тик-так!
IV
На следующее утро я чувствовал себя вполне сносно, учитывая бурные события ночи. Джо Фогарти, в свое время чемпион по борьбе, а теперь странный муж странной ночной сиделки, как всегда, разбудил меня немилосердно рано – в половине восьмого.
Когда я спустил ноги с кровати и нащупал тапочки, то сразу заметил, что пара, одолженная мне мисс Браш, уже пропала. Дневная дежурная медсестра тоже была, по всей видимости, из ранних пташек.
Все начали день с положенных процедур, причем мои состояли в основном из бодрящей гимнастики. Доктор Стивенс, в чьи обязанности входило наблюдение за физической формой пациентов, каким бы хрупким не было их психическое состояние, неизменно прописывал нам обширный курс физиотерапии и массажа. Он был приятным парнем, и я ничего не имел против него лично, но всегда ненавидел, когда мне устраивали веселую жизнь еще до завтрака. Поэтому я пребывал в весьма дурном настроении, последовав за Фогарти в кабинет физиологической терапии, где мне в очередной раз пришлось расплачиваться за разнузданное пьянство сначала под циркулярным душем, затем циклом электрошока и, наконец, набором самых странных упражнений.
Сам Фогарти принадлежал к числу тех почти совершенных уродов, только что миновавших пору своего расцвета, которые наделены некоторым чувством юмора и внешностью Тарзана, привлекательной для определенной части слабого пола. Причем у самого Фогарти поклонниц было немало, если верить его рассказам. А он охотно делился со мной подробностями своих похождений. Я же порой невольно задавался вопросом: что, если он так же откровенен со своей угрюмой женой?
По какой-то неясной для меня причине ему очень хотелось попасть в шоу-бизнес: хотя бы в массовку или, быть может, даже получить сольный силовой номер. Что-то в этом роде. Думаю, именно поэтому я ему особенно нравился, если только он не притворялся. В любом случае стремление к дружбе заставляло его делиться со мной всеми ходившими по лечебнице сплетнями.
И сегодня, пока я голый лежал на массажном столе, совершая нелепые движения ногами, он стал подкалывать меня по поводу минувшей ночи.
– Ну, надо же! Забраться в спальню мисс Браш! – говорил он. – Теперь на вашем месте я бы начал опасаться мести нашего престарелого Лариби.
– Лариби?
– Его самого. Старикан без ума от нее. Делает ей предложения руки и сердца по двадцать раз на дню. Я думал, это уже всем известно.
Мне хотелось верить, что он так шутит, но Фогарти убедил меня в полной серьезности своей истории. В конце концов, в ней не было ничего особенно невероятного. Большую часть времени Лариби вел себя как совершенно нормальный человек. Прошлой ночью я впервые наблюдал такое его поведение. Он был вдовцом с двухмиллионным состоянием
[3] за душой и прекрасными шансами на полное выздоровление. И пусть он приближался к шестидесятилетию, когда седина в бороду, а бес в ребро, но все еще сохранял достаточно энергии, чтобы ухлестывать за хорошенькой медсестрой. Мне было бы интересно узнать реакцию мисс Браш на его предложения, но Фогарти уже переключился на другую тему.
