…Иллария едва помнила, как они сдирали одежду друг с друга — будто шкурки плода, с плотью и соком. Кирилл сжимал ее, причиняя боль. Они не разнимали губ. Близость их была как вспышка молнии. Кажется, она закричала… потеряла сознание, уронила руки, отпуская его. То, что она испытала с ним, походило на ожог, на удар…
— Тебе хорошо? — прошептал он, по-прежнему не отнимая губ от ее рта.
— Изумительно, — ответила она тоже шепотом.
Он целовал ее лицо, глаза, волосы, снова и снова…
Диван — мягкий, упругий — качался под ними, им казалось, что они летят. Иллария лежала в кольце его рук, покорная и нежная, не узнавая себя. Впервые в жизни она отдавалась мужчине, не думая при этом, что собирается получить взамен. Она сама готова была давать…
Иллария не заметила, как померк конус на потолке, и теперь горел только торшер в изголовье да слабо, разноцветно светился бар. Комната тонула в полумраке. Высокие окна, просвечивающие сквозь шторы, исчезли — наступила ночь. Кирилл протянул ей бокал с красным вином. Она выпила залпом, умирая от жажды. Он рассмеялся.
— Дай! — приник к ее губам, сладко-горьким от вина. — Выпила? Моя пьяная красавица, — сказал он. — Пьяный ангел!
Он лежал, опираясь на локоть, рассматривая ее лицо, проводя пальцем по губам. Целовал, наклоняясь. Сначала нежно, едва касаясь, потом сильнее. Она отвечала, ей казалось, она пьет его, как вино, наполняясь соками, созревая, готовясь снова раскрыться.
И вдруг… Илларии почудилась размытая черная фигура в зеркале барной стойки… неподвижная как изваяние, она стояла на пороге комнаты… Иллария вскрикнула, испытав мгновенный ужас. С силой вцепилась в плечи Кирилла.
— Что? — Он почувствовал ее испуг, заглянул ей в лицо.
— Там кто-то есть!
— Где? — Он резко обернулся. — Где?
— Там, у двери, — прошептала она, вглядываясь в зеркало, которое отражало комнату, диван, их резко-белые тела, деревья в китайских вазах. И… ничего. И никого. Человек больше не отражался в темном зеркале — он исчез так же бесшумно, как и появился.
— Там никого нет, — сказал Кирилл громко. Вскочил с дивана — обнаженный, — пошел к двери. Вышел в коридор и исчез. Иллария, чувствуя себя неуютно, потянулась за блузкой.
Кирилл появился через пять минут, подошел к ней, уселся рядом. Взял блузку у нее из рук.
— Ни души, — сказал он. — Ты меня напугала своими страхами — я подумал, что не запер дверь. Хотя все равно чужие сюда не войдут. Так что же ты увидела? — Он, улыбаясь, смотрел на нее.
— Не знаю, что-то… В зеркале…
— В кривом зеркале, — поправил он. — После бутылки вина, в темноте, чего только не увидишь! Я живу один, ты же знаешь. Привидения тут не водятся.
— Но я видела… — повторила Иллария, уже ни в чем не уверенная.
— Пошли, я покажу тебе дом. И чердак. И подвалы. И ты сама убедишься, что здесь никого нет. Одевайся.
— Чердак и подвалы не стоит, — ответила она. — Я тебе верю.
Он показал ей дом — не для того, чтобы доказать что-то, а просто устроил экскурсию, как по музею.
Иллария успокоилась и подумала, что неясная фигура у двери была неким собирательным образом — духом дома. В бесполом и безликом отражении заключалась некая условность, говорившая, что этого не существует на самом деле, а есть лишь фантом, призрак, игра темных зеркал и тусклого света…
Знак?
Они засиделись за поздним ужином далеко за полночь. Кирилл приготовил салат из помидоров и огурцов, сварил картошку, достал нарезанные закуски. Простая, без изысков, еда. Налил вино в бокалы. Ловко управлялся, расставляя тарелки, раскладывая ножи и вилки, не забывая отпивать вино. Она сунулась было помочь, но он приказал:
— Сидеть! Можешь рассказать что-нибудь. Например, о себе. За тобой, наверное, все мальчишки бегали?
— Ошибаешься, — ответила она, сама не зная почему. — Я была некрасивым тощим очкариком.
— Ни за что не поверю! — он рассмеялся. — Не свисти! Тебе при рождении фея Удача подарила фарт — ум и крылья. И красоту. Ты летишь по жизни, не смешиваясь с толпой. Ты такая же, как я. Мы с тобой одной крови, я это сразу понял. Поэтому нам так хорошо… вместе!
Он говорил легко, шутя, бегло поглядывая на нее, но Иллария чувствовала, что слова его не шутка. Ей пришло в голову, что Кирилл, в отличие от трусоватого «юридического советника» Дяди Бена, может дать дельный совет, без истерик и излишнего морализаторства. С ним можно даже обсудить… скажем, конкурс красоты, устраиваемый «редкой сволочью» Онопко…
— Нам хорошо везде, — повторил Кирилл, глядя на нее в упор, и глаза его снова сделались почти черными. Он обошел длинный стол, держа руки в стороны — в одной нож, в другой — тарелка, кухонное полотенце на плече. Растрепанный, гибкий, рыжий… Иллария, сидевшая на высоком табурете, подалась вперед, и он прижался к ней. Уронил на пол тарелку. Та с грохотом разлетелась. Они целовались, и Иллария чувствовала, как волна желания снова накрывает ее…
…Утром Кирилл отвез ее домой. Он предложил сразу на работу, но Иллария сказала, что привыкла пользоваться только своей зубной щеткой, да и переодеться нужно — кто-то оторвал пуговицы на ее блузке…
Он не поднялся с ней в квартиру, сказал: «Я тебе и так уже надоел». — «А я тебе?» — спросила она. «И ты мне, — ответил он нахально. — Еще как…»
Ее собственная квартира показалась ей блеклой после хором Кирилла. Она сбросила одежду прямо в коридоре, побрела в ванную. Открыла краны и замерла, забыв, зачем пришла. Рассматривала себя с любопытством и отстраненно, словно его глазами. Потом долго стояла под струями теплой воды, улыбаясь. Затем завернулась в полотенце. Оставляя мокрые следы, отправилась в кухню. Сварила кофе. Выпила и почувствовала, что валится с ног. «Семь бед, один ответ», — подумала она и отправилась звонить Нюсе. Соврала, что неважно себя чувствует, простыла, кажется. Нюся сказала: «Конечно, Иллария Владимировна, оставайтесь дома, художника я отправлю, пусть приходит завтра. Вы ведь завтра…» — она замолчала вопросительно. «Приду, — ответила Иллария, — конечно — приду». — «Отдыхайте, — сказала на прощанье Нюся, — поправляйтесь», и ее голос был слаще меда. Догадалась?
«Неужели я влюбилась? — подумала Иллария, проваливаясь в сон. — Неужели? Какая глупость…»
Глава 16
Тени прошлого. Дебют
Наверное, не стоит даже говорить, что в баре я была впервые в жизни. Никто никогда не приглашал меня туда. В моем представлении бар был чем-то средним между домом терпимости и дискотекой, где плавает сигаретный дым, орут и дерутся упившиеся клиенты, визжат полураздетые женщины. Мое представление о подобных местах было почерпнуто в основном из американских фильмов.
Злачное заведение, куда мы отправились, называлось «Тутси» и оказалось не похоже на бар из американских фильмов. Это был небольшой, столиков на десять, зал, напоминавший аквариум, с пестрой коллекцией бутылок и неторопливо плавающей за стойкой рыбой-барменом с круглыми, очень светлыми глазами. В конце зала помещался невысокий подиум. На стенах висели городские пейзажи работы местных художников — акварели и масло; фотографии местных и заезжих знаменитостей в обнимку со снулой рыбой-барменом и с размашистыми автографами. Здесь царил полумрак, не позволяющий рассмотреть лица посетителей, что меня подбодрило. Едва слышное бормотание джаза создавало фон и настрой.
