Бородатый Малютка, друживший со всем городом, подскочил к бармену и закричал по своему обыкновению:
— Привет, Митрич! Как мама?
— Леша! — обрадовался бармен, улыбаясь до ушей. Это был средних лет мужик, лысый, толстый, в отличие от своих традиционно тощих и жилистых коллег, с круглыми светлыми глазами, о чем уже упоминалось. — Ничего, получше. Давненько тебя не видел. Сам как?
— Нормально, — ответил Добродеев. — Это мои друзья. Ирочка, — он положил руку на плечо мамы Иры, что тут же отметил Йоханн, кашлянув неодобрительно. После чего Бородатый Малютка руку убрал. — Лизочка, моя коллега по «Елисейским полям», талантливая девочка. Мой старинный собрат-журналист — Йоханн Аспарагус.
Митрич (странное имя для бармена!) кивал, улыбаясь, сонные глаза оживились. Мама Ира царственным жестом поправила шляпу. Митрич вгляделся и вдруг произнес растерянно:
— Ирка, ты?! Иренок!
— Здравствуй, Митрич, — ответила она, и в голосе ее зазвучали опасные виолончельные вибрации. — Здравствуй, родной!
Бармен выбрался из-за стойки, распахнул объятия. Был он на полголовы ниже Ирины, и ей пришлось нагнуться. Он расцеловал ее в обе щеки, бормоча при этом:
— Ирка, глазам своим не верю… откуда? Ирка… надо же! Какими судьбами?
— Вернулась, как видишь, — отвечала она. — Соскучилась.
— Где ты? — вопрошал Митрич, промокая слезы салфеткой. — Надолго? Ты пропала тогда… никто ничего не знал толком. Я даже к тетке твоей заходил…
Ира рассмеялась серебристым смехом.
— А я удрала от нее!
— Ты от всех удрала! Ну, Ирка! Видела уже кого-нибудь из наших?
— Пока нет, — ответила Ира. — Митрич, родненький, мы сядем, а ты подгребай, и дернем за встречу. Лады?
Митрич, забывший о нас, повел диковатым взглядом, опомнился.
— Сюда! — он проворно двинулся в угол к свободному столику. — Прошу!
Мы шумно расселись. Ира бросила шляпу на спинку соседнего стула, тряхнула головой, поправив локоны. Митрич, не спрашивая, принес коньяк и ликер.
— От меня, — сказал.
— Посиди с нами, — попросила Ира. Бармен, оглянувшись на рабочее место, сел.
— За встречу! — сказала Ирина, поднимая рюмку с ликером.
— Глазам не верю, — снова повторил Митрич, поедая ее жадным взглядом.
Мне показалось, что он слегка повредился в уме от радости.
— Я тоже, — вздохнула мама Ира. — Тут все так изменилось… Иду по городу и ничего не узнаю. Как там… наши?
— Кто как, — вздохнул Митрич. — Витька Чумаров убился, упал с балкона. Всякое говорили[О связанной с этим детективной истории читайте в романе Инны Бачинской «Лучшие уходят первыми», издательство «Эксмо».]. Ленка Злотник в Америке, четверо детей и внуки. Севка Штерн попал под машину, пьяный, давно уже… Или это при тебе еще? — Мама Ира пожала плечами — не помню. — Пашка Рыдаев — адвокат, миллионер, — продолжал Митрич. — Забегает иногда по старой памяти. Ну, кто еще? Лека спился, похоронили, лет десять уже будет. Помнишь, как он бегал за тобой? За тобой все бегали! Шурик Коротков погиб в Афгане, а его мать жива. Остальных вроде и не видел ни разу. Я тогда чуть в колонию не загремел, батя едва отмазал. Мы были шустрые ребятишки, вспомнить приятно. Сейчас молодежь уже не та… — В голосе его послышались ностальгические нотки. — Компьютеры, интернеты, мобильники… А как ты, Иренок? Смотрю на тебя — совсем не изменилась. Еще лучше стала. Ты самая красивая девчонка у нас была, а отчаянная, не приведи господь! Ирка…
— Была… — Она скромно пожала плечами — была, мол, да укатали сивку крутые горки. После ликера в глазах черти запрыгали, скулы вспыхнули румянцем, светлые локоны растрепались.
— Какая ты стала… — Митрич смотрел на Иру так же, как и Миша, молодой ее муж, сидевший сейчас дома с Катькой, — словно ожидал чуда. И Аспарагус, и Бородатый Малютка тоже смотрели, будто ожидали чуда…
Мы прикончили коньяк и ликер, Митрич принес шампанское. Он все время прибегал нас проведать, стоял минуту-другую, не присаживаясь, пожирая Иру глазами, и убегал. Бородатый Малютка сыпал незатейливыми анекдотами. Мама Ира хохотала до слез.
— Сашка изменился, — сказала мама Ира, глядя бармену вслед.
— Сашка? — удивилась я. — А почему Митрич?
— Фамилия Дмитричев, — ответила она. — Хороший был мальчик, — глаза ее затуманились. — С ума сходил, а я — ноль внимания. Говорят, опасно возвращаться…
— Почему? — спросила я, пьяная не столько от шампанского, сколько от беззаботной атмосферы бара и встречи, которая возбуждала во мне странные чувства сожаления, умиления и, как ни странно, облегчения. Оттого, что Митрич знал Иру, она словно стала реальнее — у нее было прошлое, в котором cуществовал юный Митрич, томимый первой любовью, были и другие, кто ее помнил и… любил. Мой отец, например…
— Привидения, — коротко ответила Ира и сделала рожки, приставив указательные пальцы к вискам: — У-у-у! Выскакивают, где их и не ждали, из-за угла…
Бедный Йоханн Аспарагус наклюкался от огорчения, ревнуя Иру к разбитному Леше Добродееву. Сидел, набычившись, молчал, наливался обидой — куда ему тягаться с ловким болтливым Бородатым Малюткой! А тот оказался неутомим — сочинял экспромты в честь прекрасной дамы, бездарные, как и все его стихи, но смешные.
Митрич прискакал в очередной раз и протянул Ире гитару.
— Сашенька! — рассмеялась она и замахала руками. — И не проси! Все забыла.
— Ирушка! — Митрич рухнул на одно колено. — Пожалуйста. «Солнышко лесное!»
— Просим! — обрадовался Малютка. Захлопал.
— Пожалуйста, Ирочка, — кашлянув, произнес Аспарагус. — Пожалуйста.
Ира погладила Митрича по щеке, взяла у него гитару.
— Сюда! — бармен схватил ее за руку, увлекая за собой. Ира поднялась на подиум. Небольшой зал был уже полон, негромко гудел. Митрич вскарабкался следом, постучал пальцем по микрофону, призывая к тишине, и объявил: — А сейчас наша дорогая гостья споет для нас. Давай, Иренок! — подбодрил он ее и тяжело спрыгнул вниз.
Мама Ира стояла прочно, расставив крепкие длинные ноги в туфлях на высоких каблуках, в красном свете прожектора, с выражением дерзкой радости на лице. Отбросила назад растрепавшиеся локоны, улыбнулась, тронула струны и сказала бархатно, нараспев:
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны…
Сентиментальный Митрич рыдал, не таясь, и утирался клетчатым полотенцем.
Милая моя, солнышко лесное,
Где, в каких краях встретишься со мною, —
пела Ира.
А в углу бара разыгрывался свой спектакль. Там сидели двое, пили водку.
