— А у тебя есть? — спрашиваю я.
Он не отвечает…
* * *
Капитан Астахов тоже не спал всю ночь. Даже не пытался. Сидел на кухне в одних трусах, пил кофе, чашку за чашкой, дымил сигаретой и вдохновенно чертил карандашом на листках бумаги следственные схемы. Переваривал полученную информацию.
— Иллария, — бормотал он. Владелица журнала ему понравилась, как уже упоминалось, но Николай не поверил ни одному ее слову. Астахов был глубоко убежден, что женщины редко говорят правду, а красивые — тем более. И нельзя сказать, что они лгут, просто у них своя правда. Свое видение, как говорит философ Федор. И отделить зерна от плевел они тоже не в состоянии.
Иллария была на Лесной во время убийства. Совпадение? Возможно, но… Но! В доме горел свет, и она даже видела тень на шторе. Возможно, от избытка воображения. Это только в кино черная фигура убийцы торчит в окне жертвы, чтобы зрителю было интереснее. Капитан знал, как ненадежны свидетели, как часто якобы достоверные детали их показаний на поверку оказываются просто вымыслом. Но… может, и видела. Если человек подошел к окну… то вполне могла… Вот только кто это был? Хозяин или убийца?
На другой день утром Иллария поехала на станцию техобслуживания, но объяснить связно, что с машиной, не смогла. Стук в моторе. Оказалось, машина в полном порядке. Там она встретилась с Павлом Максимовым, и они уехали вместе. Причем оба были страшно взволнованы, по словам менеджера. Поговорить хотела? Но ведь можно позвонить… Или нужно было увидеться лично? Снова совпадение? Хм! Еще раз хм.
Капитан написал большими буквами «Иллария» и изобразил две стрелки — одну вверх к «Онопко», другую — горизонтальную — к «Максимову».
Нет, сказал себе Астахов, смял листок и взял новый. Не так. Начнем с Антиквара. «Антиквар» написал он на новом листке. Обвел кружком. От него протянул три стрелки вниз к трем его жертвам: держателю казино Краснухину, владельцу магазинов Глузду и «массажисту» Онопко. От Глузда, в свою очередь, стрелка опустилась вниз к новому действующему лицу — Людмиле Рожковой, у которой нашли платиновый браслет его жены. Украшение капитан изобразил кружком с лучами, а в скобках написал для ясности: «Браслет!»
Следующая стрелка протянулась от Онопко к Илларии; в скобках пометка: «Свидание; двенадцать; не открыл?» Капитан полюбовался рисунком и неторопливо, растягивая удовольствие, протянул две новые стрелки вниз и под углом — от Илларии и Людмилы Рожковой к Павлу Максимову, которого они обе, как оказалось, прекрасно знали. Первая уехала с ним со станции техобслуживания в неизвестном направлении, другая «утопила» его своими показаниями на суде. У него получилась красивая геометрическая фигура, напоминающая ромб.
Капитан полюбовался геометрической фигурой, которая наглядно доказывала… что? А то, что Антиквар связан с Рожковой через глуздовский браслет, а через нее — с Павлом Максимовым, который, в свою очередь, связан с Илларией, которая связана с Онопко, а он стал очередной жертвой Антиквара. Круг замкнулся. Вернее, ромб. Неправильной формы. Сверху Антиквар, снизу — Павел Максимов. Они тут почти все связаны. Перекос был за счет Краснухина, выпавшего из обоймы и связанного только с Антикваром.
Совпадение? Капитан не верил в совпадения. Весь его опыт свидетельствовал против совпадений. Хотя, бывает, допускал Астахов… всякое бывает. Но! Когда «совпадают» почти все участники, это, знаете ли, мало похоже на подставу! Тут и не пахнет совпадением! Вот так. «Се ту»[Се ту — c’est tont — вот и всё (франц.).], как любит говорить полиглот Федор.
Павел Максимов, убийца… Отсутствовал восемь лет. Антиквар залег на дно почти на девять лет. Максимов вернулся три месяца назад, в апреле. Убийство Краснухина произошло спустя месяц, в мае. И жена Максимова — вспомнил капитан. Ну, тут вообще полный абзац! Или Федька что-то путает…
«А если сдвинуть фигуры, — думал Астахов, полный азарта. — А если мы вот так!» Он принялся увлеченно чертить новую схему. На сей раз во главу он поставил равенство «Антиквар = Максимов» и резво соединил действующих лиц в новую комбинацию. Закончил, оценил работу. Признал самокритично, что не очень пляшет. Непонятно, кто устранил медсестру Людмилу, пособницу Антиквара, — сам он за ненадобностью или Павел Максимов, отомстивший ей за свидетельские показания. Но если Павел Максимов и Антиквар — одно лицо… чисто гипотетически, то что же тогда получается? А то и получается… Ерунда какая-то…
Ерунда-то ерунда, но что-то в таком раскладе тем не менее есть!
Глава 28
Исчезновение
На второй день Миши все еще не было. Мама Ира в ночной рубашке, нечесаная, тенью бродила по квартире. Я пыталась успокоить ее, но она смотрела на меня глазами смертельно раненного животного, и я отступала. Вечером, полная дурных предчувствий, я мчалась домой. При виде Катьки, живой и здоровой, жесткая рука страха разжималась, и я переводила дух. Я возилась с малышкой, потом готовила ужин, звала Иру. Она, не шевелясь, лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, а я стояла на пороге спальни, беспомощно глядя на нее, полная тоски и понимания непоправимости того тайного и страшного, что в этот самый миг, возможно, совершалось где-то или уже совершилось…
…Я сидела над очередным письмом, когда позвонила мама Ира и сказала, что Мишу позапрошлой ночью сбила машина. В его кармане нашли клочок бумаги с номером моего телефона…
Голос у нее был мертвый…
Дальнейшее слилось для меня в сплошной кошмар. Опознание, протоколы, похороны… все легло на мои плечи. Молоденький лейтенантик, серьезно глядя на меня, рассказал, что машина сбила Мишу ночью, свидетелей нет, и найти преступника не представляется возможным. Они будут, конечно, работать, но сами понимаете… «Ваш родственник был выпивши, — сказал он. — Знаете, сколько народу гибнет под колесами в пьяном состоянии?»
Я хотела позвонить Аспарагусу, но мама Ира сказала, что не нужно. Я не поняла и стала настаивать, и тогда она закричала отчаянно: «Не надо!»
Она была невменяема, бормотала что-то несуразное, и мне казалось, что она сошла с ума. Она повторяла, что Мишу убил мой отец, и она виновата… что это возмездие, она знала… чувствовала… ничего не дается даром, за все нужно платить…
Пусто и печально стало в нашем доме. Взгляд мой падал на диван, где любил сидеть Миша. Бедный Миша… Мама Ира не вставала после похорон, я с трудом заставляла ее съесть хоть что-нибудь. Она отводила мою руку с ложкой и мотала головой. И молчала. Это было самое страшное! Моя болтливая, жизнерадостная и неунывающая мать молчала! Как-то ночью я застала ее стоящей у окна — она напряженно вглядывалась в беспроглядную темень. Заслышав мои шаги, она пробормотала, не оборачиваясь:
— Он придет… Он не отстанет… не простит…
Я обняла ее и заставила лечь. Ее трясло…
…Мой привычный мир рушился слишком быстро, и меня затягивало в омут из обломков того, что еще вчера казалось незыблемым и прочным. Я словно катилась с горы, полная страха, неуверенности и боли, и одному богу известно, что ждет меня внизу…
