— Я им все деньги буду отдавать, — заявил Юра торопливо. — Мне много не нужно. Все до копейки. Если ты не против, я поживу пока у тебя. А потом сниму где-нибудь…
— Да живи сколько влезет, — ответил Павел. — Не жалко.
— Господи, как хорошо! — сказал Юра страстно, когда они уже сидели за столом. — Это же… свобода!
Павлу показалось, что он сейчас заплачет.
— Я такой счастливый! Если бы ты знал, Павлик… как тяжело все это… я уже давно думал…
— Раз решил, давай за свободу! — произнес Павел. — И стой на своем, понял?
— Понял! — радостно засмеялся Юра. — Спасибо тебе.
— За что?
— За понимание. Мы ведь никогда не дружили…
Павел смотрел на раскрасневшегося от водки мужа сестры с недоумением — неужели этот тюфяк действительно ушел из дома? Или завтра одумается? Машка прилетит, она свое из рук не выпустит. В старые времена рванула бы по парткомам… заставила бы вернуться. Он смотрел на Юру, не узнавая, — даже плечи у мужика распрямились.
Юра все-таки заплакал. Лицо исказила гримаса, слезы закапали в тарелку. Павел, считавший его слюнтяем, вдруг посочувствовал — во как забрало мужика! Он хлопнул его по плечу: «Держись!»
— Извини, Павлуша, — пробормотал Юра, утираясь кухонным полотенцем. — Я просто не верю, что ушел!
— Давай за свободу! — повторил Павел и ухмыльнулся, подумав, что они оба вырвались на волю.
Они снова выпили.
— Я всегда любил Посадовку, — признался Юра. — И весной, и летом. И зимой. Всегда. Здесь тихо, и птицы поют. В городе одни вороны остались. А здесь синички. И дятел. Даже соловей. Я могу в маленькой комнате жить, если ты не против.
— Выбирай любую. Маша приходила, убрала.
— Когда?
— Не знаю даже. У нее ведь свой ключ. Приходит, когда есть время. Я ей говорил, не нужно…
Юра вдруг вскочил с места и побежал в дом. Удивленный Павел смотрел ему вслед.
Юра вернулся через десять минут. Лицо у него было перевернутое.
— Ненавижу! — выкрикнул он шепотом, и столько страсти было в его голосе, что Павел поперхнулся. Он кашлял мучительно долго, а Юра сидел рядом, как-то разом усохший, положив кулаки на стол, и смотрел на него побелевшими дикими глазами.
— Да что… что случилось? — наконец смог выговорить Павел.
— Она выбросила мои… вещи! Там ничего нет!
— Как выбросила? — не поверил Павел. Встал и пошел в дом. Комната, где лежало и стояло Юрино барахло, была пуста. Вымытый пол, аккуратно расстеленные на полу два маленьких коврика, покрывало с оленями на диване, этажерка с книгами справа от окна. Его, Павла, письменный стол и старая облезлая лампа под зеленым абажуром. Все!
Он стоял на пороге, ошеломленный, и чувство, похожее на бешенство, поднималось в душе. Ну, дрянь! Взяла и недрогнувшей рукой убила мужика! Решила, что глупостями он тут занимается. Нет, не убила, согнула! Сломала хребет, сука! И уверена, что имеет право. Жена…
Павел прислонился к стене и закрыл глаза, пережидая приступ ярости. Приступы эти накатывали периодически, давно, чуть ли не с детства. Он вдруг подумал о своей семейной жизни, и ему пришло в голову, что Машка чем-то напоминает Олю. Такая же беспощадная…
Он вернулся на веранду. Юра сидел неподвижно. Павел положил руку ему на плечо.
— Остынь, — сказал. — Не конец света. Все еще будет. Оставайся, живи сколько хочешь.
— Я ее не-на-ви-жу, — произнес Юра раздельно. Зубы его выбивали дробь. — Я убью ее!
— Не нужно… убивать. Просто уходи. Но… уходи. Чтобы не туда-сюда, понял?
Юра кивнул. Павел разлил водку. Однако выпить они не успели. Из темноты вынырнула круглая физиономия соседа Степана.
— Гуляем, — сказал он укоризненно. — А я? Всем физкультпривет!
Степан принес подарок — бутылку водки в кармане спадающих брюк и кастрюлю горячего супа.
— Светка снарядила, — объяснил. — Привет передает. Говорю, пошли со мной, типа для понта, а она — нет, говорит, у вас там мужская компания. Телик смотрит, вся в соплях, аж смешно.
Павел и Юра переглянулись.
— Твоя Светка классная баба, — заметил Максимов.
— Да уж… — проворчал Степан. — Классная! Всякое бывает. Но, в общем, не жалуюсь. И ей типа спокойнее, что я тут с вами, под боком. А если Северинович подгребет, вообще кайф. Она прокурора сильно уважает. Давайте тарелки, пока не остыл!
Юра пошел на кухню за тарелками.
— Я так рад, что вы теперь тут, и ты, Павлик, и Юра, — говорил Степан душевно, разливая суп. — Ты, Юрчик, переселяйся к нам насовсем.
— Я не против… — ответил тот.
— Какая ночь! — продолжал Степан, не замечая странной молчаливости соседей. — Как я раньше в городе жил — ума не приложу! Жизнь, как в малосемейке, все про соседей знаешь, и они про тебя. И лифт не работает. Пилишь вниз с восьмого этажа, за сердце хватаешься. А наверх? И вонь на весь дом — то кастрюля пригорела, то стук и грохот и краской несет — ремонт делают, то сосед махру смолит как паровоз… — Он помолчал. — А тут? И Светка помягчела. Бегает по хозяйству, цветочки сажает. Укроп и всякая там зелень — только с грядки. Не-е, ребята, я теперь в город… ни за какие коврижки! Вон Юрик тоже понимает, молоток! Чего, будем дружить. А, Юрик?
— Я не против, — снова сказал тот.
— Хорошо! — выдохнул Степан. — И водочка на свежем воздухе, как из родника! Давайте за дружбу!
Суп и картошка с мясом были незаметно съедены, водка выпита. Мужчины пребывали в приятно-расслабленном состоянии души и тела, беседуя ни о чем. Юра хлопотал на кухне с чаем. Он появился на пороге в пестром фартуке, с чашками в обеих руках.
— Степ, принеси чайник, только вскипел, — попросил он.
Степан с готовностью побежал на кухню. Юра поставил чашки на стол. Разлил из маленького фарфорового чайничка почти черную заварку.
— Не люблю пакетики, — сказал. — Лучше из пачки.
И в это время на дорожке появилось новое действующее лицо. Маша. При виде сестры Павел почувствовал досаду: для решительной схватки за мужа Маша вырядилась в линялый короткий плащик и кроссовки на босу ногу.
Степан с чайником нерешительно застыл на пороге. Жизненный опыт подсказывал ему, что жены среди ночи не появляются просто так.
— Юра, ты чего здесь? — Маша поднялась на веранду. — Немедленно домой! Здравствуй, Павлик.
Юра окаменел. Он смотрел на жену, словно не веря собственным глазам. Все молчали.
— Я жду, — повторила Маша так же негромко. — Не забудь сумку.
— Я не поеду, — хрипло сказал Юра.
— Что значит — не поеду? — Машин голос взлетел выше. На лице появилось изумление.
