Вика любила бесцельно бродить и думать о своем, но улицы для этого выбирала понаряднее, чем та, на которой располагался салон “Лилит”. Чтоб попасть отсюда хотя бы на Благовещенский проспект, надо было миновать некий жилой квартальчик. Он считался шикарным в древние хрущовские времена, но давно стал почти неприличен своей панельной пятиэтажной серостью. Одни тополя были тут хороши. Они буйно разрослись и теперь шлепали в окна ветвями, тяжелыми от набухших почек. А дома здешние стояли вольно и вразброд. Так непринужденно падает горсть брошенных игральных костей. Не исключено, что задорные очкарики-шестидесятники подобным способом и спланировали этот микрорайон. Из-за беспорядочного скопления домов не было здесь ни улиц, ни уличного движения. И прохожие попадались редко — то мамы с малышней, то старушки с кошелками. Вот где тишина и покой! Вика передумала идти на Благовещенский проспект и присела на скамейку под тополем. Скамейка была зыбкая, всего из двух дощечек, но Вика на них примостилась и подставила лицо солнцу. “До чего хорошо! — подумала она. — Я здесь в самом деле никто, далеко от всех. Никому я не нужна, и никто меня не тронет. Разве это не счастье? И мне никто не нужен. Все, все — оставьте меня в покое!” Дул теплый ветер, по ее лицу прыгала тонкая тень тополиной ветки, рядом визжали воробьи. Дворик, где она сидела — неметенный дворик с гнилой песочницей и бесчисленными стойками для выбивания ковров — показался Вике не очень гадким. Даже пятиэтажки за многие годы настолько поблекли и обносились, что стало чудиться в них что-то природное, что-то от неуклюжих замшелых валунов. Картину портил лишь пристроенный к одному из домов самодельный, с одним окошком, магазинчик. Он был выкрашен в ужасный розовый цвет и имеет на боку надпись “Эльдорадо”, а у входа — урну, перевернутую каким-то злобным посетителем. На улицах Нетска подобных сараев уже не осталось, но в малопосещаемых закоулках, вроде этого, они еще были. Вика собралась с презрением отвернуться и перевести взгляд на отрадное — на тополя, на воробьев, на небо — но тут из дверей “Эльдорадо” выскочил покупатель, держа меж пальцев полдюжины бутылок с пивом. Она еще даже не осознала, что ей знакома эта фигура, а жестокий холод уже смерчем взвихрился у нее в груди, и стало трудно дышать. Парня с пивом ее страх узнал прежде, чем узнали ее глаза и мозги. Нет, этого не может быть! Такой день стоит чудесный, так солнце сияет, воробьи орут, как в раю! А дворик этот совсем-совсем незнакомый! Она случайно сюда попала! Но именно этот парень в черной куртке позавчера бежал на нее из тьмы там, у Сумасшедшего дома.
Вика его узнала. Сразу. Она теперь даже яснее его вспомнила, чем вчера, когда рассказывала о нем Гузынину. Он морщился сейчас от солнца, и не видно было, какие у него страшные светлые глаза — но в темноте она рассмотрела, что светлые. И страшные. И еще косо вырезанные ноздри, и нос этот небольшой, и подбородок чуть вперед. Он! Куртка черная, пожалуй, та же, а вот шапочка сейчас на нем нет. Он оказался блондином. Не крашенным ли?
Вика остолбенело проводила парня взглядом. Черные очки с ее глаз съехали набок, на щеку, рот раскрылся. Парень, быстро и во все стороны оглядываясь, потрусил к первому подъезду ближайшей пятиэтажки. И шаг ведь у него тот же позавчерашний — легкий, рысий! Дверь подъезда хлопнула, парень исчез, а Вика застыла на скамейке, не в силах шевельнуться. Солнце поплыло перед ее глазами бесформенным зеленым пятном. Весеннее тепло слиняло, от земли потянуло ознобной сыростью, и мир закипел отвратительными призраками.
Вика встала со скамейки нескоро. Она добрела до Благовещенского проспекта, приехала домой, полежала на диване, заставила Анютку выучить уроки, но все это она делала только затем, чтобы отделаться от противного сосущего страха, который, как тень, следовал за ней, держался сзади, но не отставал. Страх был пока бессловесный — она боялась даже в мыслях называть то, что она видела и знала. Но тень разрасталась, грозно чернела и уже слилось, ушло в нее все то нежданное и скверное, что с Викой недавно стряслось — и уход Пашки, и белая машина у Сумасшедшего дома, и выстрелы, и черный человек, и ее портрет в газете. Вика чувствовала, что тень эта с каждой минутой наваливается к ней чем-то холодным и норовит сзади подкрасться и схватить. Мысли одна другой невозможнее множились, путались, обгоняли друг друга. Наконец Вика не выдержала этой пытки, быстро оделась, добралась до панельного микрорайона и отыскала двор с тополями и будкой “Эльдорадо”. На деревянных ногах она приблизилась к тому подъезду, куда скрылся парень с пивом, попыталась прочитать номера квартир на двери. Ничего из этого не вышло: какой-то силач скрутил жестянку с номерами в трубочку. Вика отступила на шаг, задумалась, и тут из внезапно распахнувшейся двери на нее выбросился небольшой серый пудель. Пудель неистово прыгал вокруг нее. Ошарашенная Вика почти свалилась на скамейку у подъезда. Пудель продолжал скакать, причем так высоко, что его маленькая морда с неопрятной челкой и бешено сверкающими глазами то и дело мелькала перед Викиным носом. К тому же пудель поднял оглушительный лай пополам с визгом и зубовным стуком.
— Бумка, Бумка! — послышалось издали, из глубин подъезда. Через несколько минут оттуда появилась старушка в драповом пальто и войлочной шляпе. Шляпа эта напоминала кастрюлю, снабженную вуалеткой. Стремясь угодить старушке, Бумка стал лязгать зубами и запрыгал еще выше, чуть ли не над Викиной головой.
— Какой миленький! — сказала Вика. Она знала, что именно так надо реагировать на любую собачью дурость, чтоб не заслужить презрения хозяев. Старушка в кастрюльке сразу заулыбалась:
— Такой прыгун! Такой ласковый! Некоторые, правда, его боятся. Не понимают, что он всего лишь играет.
Подтверждая это, пудель подпрыгнул и оттолкнулся всеми четырьмя лапами от Викиной груди, жарко, влажно и хищно дохнув ей в лицо.
— Очень миленький! — убежденно повторила Вика.
Старушка улыбнулась еще шире, ее щеки округлились яблочками. Она вежливо поинтересовалась:
— Вы ищите кого-то?
— Я нет… Но я слышала, — растянула Вика, на ходу придумывая, что бы такое спросить, — мне говорили. Кажется, у вас в подъезде кто-то квартиру сдает?
— Знаете, нет. К сожалению, никто не сдает. А вы — молодая семья? И с ребеночком? И сколько ребеночку? Восемь лет? Не месяцев, а лет? Ну, тогда у вас больше шансов! Нет, к сожалению, никто… Вы, наверное про Пеньковых слышали, из седьмой квартиры. Те в самом деле съехали. У них мать умерла, бывшая секретарь обкома, и они в ее полнометражную перебрались, а здешнюю свою сдали. Не знаю вот, на сколько. Но я вам не посоветую Пеньковых: на редкость загаженная квартира. Тараканов там несметно. Уж мы с Сазоновыми их травили и травим, а они все ползут и ползут. И особенные какие-то: черные, плоские, громадные — вот такие!
Старушка растопырила морщинистые большой и указательный пальцы и показала странную меру длины пядь.
— Теперь есть могучие средства, — заикнулась было Вика.
— Этих плоских ничего не берет! Ни карандаш, на аэрозоль. ни яйцо с бурой. Вы знаете, я читала в отрывном календаре, что даже на Луне обнаружили тараканов. Должно быть, этих плоских, как у Пеньковых.
