— Нет, не думаю. Я была в темных очках и уже блондинкой. Мне этот цвет к лицу?
— Не знаю, я не разбираюсь, — уклончиво ответил Гузынин. — Но я, честно говоря, вас не сразу узнал.
— Ага! То-то. А ведь вы меня давно уже знаете, имели возможность рассмотреть. Он же, киллер, только долю секунды был рядом. Может, он меня вообще не заметил там, у глазной поликлиники. Может, он меня тогда за бревно принял. Мол, споткнулся о бревно, прислоненное к стенке.
— Сомневаюсь. И вы уверены, что сегодня он не узнал вас?
— Абсолютно! Он снова промчался мимо меня своей зверской киллерской походочкой. Зыркнул несколько раз, но не задержался, не ускорил шаг. Я его не заинтересовала.
— А вы? Отвернулись? Убежали?
— А я проследила, куда он направился — в какой дом, в какой подъезд. Теперь я его сдам!
Юрий Петрович расширил за стеклами очков свои небольшие неяркие глаза:
— Вы с ума сошли! Вы ведь безумно рисковали! И, возможно, напрасно. Что, если он в этот подъезд зашел к приятелю на минутку?
— Вы меня совсем за дурочку принимаете, — обиделась Вика. — Я, конечно, позже навела справки, и выяснилось, что в этом подъезде квартиру номер семь снимают подозрительные, неизвестно чем занимающиеся мужики с неодушевленными лицами. Ясно, что это целая банда. Там у них логово, как сказано в каком-то фильме.
— И вы наводили справки в ЖЭКе? — снова изумился Гузынин. Вика потеряла терпение:
— Да ну вас совсем! Вы, наверное, не доцент — вопросы задаете один глупее другого. И вообще, ЖЭКов давно нет. Они иначе как-то называются, но тоже из трех букв. А справки я навела у соседей. Всегда отыщется словоохотливая старушка и все подчистую выложит опытному сыщику. Кино смотрите? Вот мне такая старушка подвернулась. С жутким пуделем.
— И теперь вы пойдете в милицию?
— Нет! Еще рано. Потому-то я и хочу, чтобы вы мне помогли. Я вам дам адрес, и вы в этот двор съездите. Посидите там часика два-три, понаблюдаете, что эти неодушевленные делают, куда ходят, на чем ездят и все такое. В подтверждение моей версии. Вдруг и вправду киллер туда в гости забрел. Приметы его я вам дам, да вы и сами после моего вчерашнего рассказа помнить должны. Потолкаетесь там немного и мне все расскажете, а я, так и быть, посижу с вашим мальчиком. Идет?
Юрий Петрович недовольно поморщился:
— По-моему, все это неразумно. Ну скажите, в качестве кого я буду там, как вы выражаетесь, толкаться?
— О, это я уже обдумала! — успокоила его Вика. — Вы туда поедете на своем “Москвиче”, припаркуетесь возле нужного подъезда и будете якобы копаться в моторе. Должно получиться убедительно: в таких развалюхах, как ваша, обычно капаются часами. Согласны?
Юрий Петрович вскинул руку с часами:
— Господи, я давно опаздываю! Похоже, выбора у меня нет? Ладно, пусть будет по-вашему.
Он еще раз с недоумением посмотрел на Вику:
— Вы все же очень странная. Просто удивительная женщина!
— О вас ничего подобного я, к сожалению, сказать не могу. Если вы меня чем и удивляете, так это своей бестолковостью. Бегите же на свою лекцию, да смотрите, не задерживайтесь слишком. У меня куча дел помимо ваших, — напутствовала его Вика и повернулась к Антону, который все это время простоял в кустах. Оттуда он разглядывал папу и белокурую тетю и пытался уловить, о чем таком интересном они говорят.
— Антон, за мной! — скомандовала Вика. Антон послушно ринулся к ней напрямик сквозь кусты, неистово треща ветками и прижимая к груди пакет из-под чипсов. Вика отметила, что сын, как и отец, не отличается особой сообразительностью. По дороге Вика изъяла Анютку из квартиры Шемшуриных и объяснила, что один мальчик побудет у них немного. Тощенькая Анютка, на целую голову выше и на целый год старше Антона, посмотрела на того очень свысока.
— Срочно ужинать! Антон проголодался, — весело объявила дома Вика. — Хочешь кушать, Антон?
Антон кивнул, Анютка насмешливо фыркнула.
— Котлетку будешь?
— Нет. Я не люблю котлет, — заявил голодный Антон.
— Хорошо, а гречневую кашу?
— Кашу тоже совсем не люблю.
— У нас есть суп. Очень вкусный, с курочкой. Хочешь, я тебе ножку положу?
Антон снова был непреклонен.
— А творожок со сметаной? Чудесный творожок, от которого так хорошо растут дети?
— Творожок тоже не люблю. И запеканку. И борщ.
— А морковку тертую? — от себя вставила Анютка. Она видела, что Вика растерялась, и пришла на помощь. Тертую морковку горячо пропагандировала бабушка Шемшуриных.
— Не надо морковку! Я ее не люблю.
Вика в отчаянии всплеснула руками:
— Что же мне делать? Что ты будешь есть? Хоть что-нибудь ты любишь?
Антон серьезно напряг щеки и сказал:
— Я люблю макароны. И еще чипсы. И газированную воду “Пепси”. И все!
Анютка снова фыркнула, а Вика отправилась ставить на огонь кастрюлю с водой, чтобы варить макароны. Вкусы ребенка странные, но зато накормить его несложно. Будут ему макароны! Настроение у Вики заметно улучшилось. Идея выставить дозорного Гузынина у киллерского подъезда показалась ей блестящей. Только бы убедиться, что седьмая квартира и есть бандитское логово. Все тогда станет не место, и прощайте, неотступные страхи и портрет Чарли Чаплина! Хорошо было бы, конечно, самой Вике поболтаться у нужного подъезда, понаблюдать (Гузынин такой бестолковый!), но она там уже засветилась. Ее наверняка запомнила старушка с пуделем, да и черный человек мог приметить блондинку на скамье под тополем. Нет, как ни хочется, а больше туда возвращаться нельзя!
Зато пришлось возвращаться на следующее утро в “Грунд”. Там у Вики сразу начались мелкие неприятности. Подозрительный Гусаров удивился, почему поломка батареи вызвала такое радикальное изменение цвета Викиных волос. Да и сам цвет не понравился крайне. Клавдия Сидорова заманила Вику в свой кабинет и объявила, что предельно выбеленные волосы — это неприкрытый сексуальный вызов, недопустимый в деловой обстановке. Да и вообще частая смена внешнего облика дезориентирует и угнетает психику как сослуживцев, так и клиентов. Вика должна была поклясться, положив руку на стопку брошюр Смоковника, что впредь ничего над собой не учинит без предварительных консультаций с Клавдией. Сама Клавдия держалась строго, но благожелательно и в своем светлом, неопределимого цвета деловом костюме напоминала нераспустившийся бутон чайной розы. “Неужели ей вправду семьдесят восемь?” — думала Вика, разглядывая ее нежное молодое лицо. С одной стороны, в глазах Клавдии оставалось уже больше мутноватой воды, чем голубизны, а ухоженные руки наглядно выказывали всю причудливую сложность анатомического строения. Но с другой стороны, ее стан был тонок и неопределенно, бесплотно строен, зубы великолепны, волосы густы и тихо золотисты.
