— Вы что-то сказали? — вскинул голову Пролежнев. — Что-то не так?.. Нет? Ну, тогда подпишите.
Вика дрожащей рукой стала выводить свою фамилию и с ужасом увидела, что получилось совсем не то, что она хотела: под протоколом неизвестно почему вальяжно легли три параллельные прямые с мелким колечком наверху. Это была точь-в-точь подпись таинственного люксмбуржца Иванова! Чтоб хоть как-то поправить дело, Вика воровато пририсовала к люксембуржскому колечку еще одно: пусть хотя бы думают, что это буква “В”.
— Вот и отлично, — похвалил ее Пролежнев. — Можете идти, Царева Виктория Сергеевна. Завтра с утречка и встретимся. Я сам позвоню вашему начальнику, этому… такая фамилия нескромная, греческая… он еще дал мне визитку…
— Смоковнику? Вряд ли ваш звонок поможет. В “Грунде” не любят происшествий такого рода. Теперь меня вышибут. Я бросаю тень на фирму.
— Почему это? Юридических оснований для вашего преследования нет ни малейших. Боритесь! Вы не этого обходительного юноши бояться должны, а тех, у кого не столь хорошие манеры. Вы не могли бы провести сегодняшнюю ночь вне дома?
— На что вы намекаете?
— На то, что люди Очкастого уже сообразили, кто им так подгадил: люди Дунина, конечно, поделились информацией. Бандиты пока понятия не имеют, откуда вам все известно, но меры уже принимают — Духа убрали. Богатыри в бегах. Не исключено, что сейчас они ищут вас. Навести справки в “Грунде” помощникам высокочтимого Дунина несложно — адрес и прочее. Они попытаются разыскать вас, выяснить, на кого вы работаете, и убрать.
Вика умоляюще сложила руки:
— А вы ничего не можете сделать?
— Увы! Ничего похожего на знаменитую американскую программу защиты свидетелей у нас пока не имеется. Денег нет, людей нет. Мы бедны, как церковные мыши. Сидим в валенках над бездной, полной ледяной воды. Возможно, и провалимся туда к чертовой матери в один прекрасный день. Я мог бы, конечно, обратиться в УВД, и они бы вас задержали, помариновали пару дней в обезьяннике, постерегли. Но стоит ли? Местечко не сахар, да и людям Очкастого пробраться туда нетрудно. А главное, у вас ведь есть еще и дочь! Где она сейчас?
— У соседей, я надеюсь, — пролепетала Вика.
— Поскорее идите к соседям, берите ребенка и отправляйтесь ночевать к какой-нибудь неблизкой подруге. Соседям скажите, что фирма одарила вас путевкой в пансионат, и пусть они этому поверят. Завтра утром придете с ребенком ко мне, и мы еще что-нибудь придумаем.
Вика бессмысленно уставилась на черные брови Пролежнева и не могла даже шевельнуться.
— У соседей есть телефон? — поинтересовался следователь.
— Есть.
Они позвонили Шемшуриным и узнали, что Анютка с Кристиной смотрят телевизор. Никто к Шемшуриным пока не приходил, не звонил и Викой не интересовался.
— Бегите туда скорей! — обрадовался Пролежнев. — Если что, держите меня в курсе. У вас ведь сотовый? Звоните. А мне пора на вокзал поглядеть на Всяких. Завтра и вы его, даст Бог, увидите.
С такими радостными напутствием следователя Вика вышла на улицу. Здесь все апрельски сияло. От прикосновения к лицу солнечных лучей, особенно жгучих после ледяного сумрака прокуратуры, Вике в первую минуту стало больно. Она прикрыла глаза, из которых полились прохладные слезы кротовьей слепоты, и почти на ощупь двинулась к стоянке такси. В голове ее звенело и плыли красные и зеленые зыбучие круги. Она корила себя за то, что не спросила, кто такой Очкастый (эта кличка напоминала ей о Гузынине). Сквозь слезы она видела радужную искривленную улицу и расплывчатые фигуры прохожих. Все прохожие казались ей переодетыми бандитами. Они ее ищут, высматривают ее в ее собственном доме?
Дверь квартиры Шемшурных Вике открыла Кристинина бабушка. Лицо бабушки было каким-то странным. Она оглянулась, втянула Вику в прихожую и сообщила свистящим шепотом:
— Он здесь. Уже с полчаса.
Вика сразу стала медленно оседать вдоль стены хватаясь ватными пальцами за одежды Шумшуриных на вешалке.
— Виктория Сергеевна, вам плохо? — свистнула ей в ухо бабушка Шемшуриных и попыталась удержать соседку от падения на ненадежно укрепленное зеркало.
— Где он? — едва смогла выдавить Вика.
— Там, в комнате. Сидит и смотрит по сторонам глазищами. Я ему деревянные кубики дала, они прочные. Пусть мозги развивает!
Вика удивленно отшатнулась от вешалки:
— Кубики?.. Он — это кто?
— Да тот мальчик, что в прошлый раз пепельницу разбил.
— Как он у вас очутился?
— Его привел представительный мужчина в очках и в шляпе. Мужчина сказал, что вы всегда присматриваете за мальчиком, когда бывают какие-толекции.
— Вот негодяй!
Вика произнесла эти слова так громко, что из соседней комнаты высунулась невозмутимая щекастая физиономия Антона и вежливо поздоровалась:
— Добрый день тетя Вика!
— Виктория Сергеевна! И только так!
По правде говоря, добрый день уже клонился к закату. Времени на спасение оставалось мало. Вика начала усиленно соображать и действовать. В ее планы на сегодняшний вечер не входила варка макарон для Антона, однако с Гузыниным так и не удалось созвониться — нынче он читал свои лекции в каком-то отдаленном филиале. Вокруг филиала (Вика по телефону добралась до деканата и узнала подробности) копали траншею и, как водится, перекусили телефонный кабель, так что связи с этим гиблым местом не было никакой. А ведь надо срочно сбыть с рук Антона и выполнить рекомендации Пролежнева — спрятаться в месте, недосягаемом для бандитов. Не оставить ли мальчишку у Шемшуриных? Куда можно податься с двумя детьми? Разве что в канализационный люк, как сделала радистка Кэт. Вика лихорадочно перебрала в уме возможные варианты укрытия. Малозаметных дальних родственников у нее в Нетске не было. Не было вообще никаких. Гузынин до глубокой ночи недосягаем. Подруги… Любка Мюллер давно в Штутгарте, у Жанны невероятно вздорная и негостеприимная мать. Она дуется на Вику с тех еще пор, когда пришлось занимать кавказский парик. Галина разводится с мужем. У них отдельные ключи от разных комнат в единой тесной хрущобе. На кухне каждый день скандалы, драки, и однажды Вику, которая зашла проведать подругу, этот отделившийся муж едва не ошпарил кипятком из мантоварки. Вика так и не поняла, почему муж взбесился, но он стал размахивать мантоваркой, а потом безобразнейше ругался минут сорок. Нет, это все не то!
Вдруг Вику осенило. Ведь у этих двоих несчастных детей есть соответственно отец и мать! Которые преспокойно дышат свежим воздухом и занимаются разнузданным сексом в райских условиях бывшего санатория “Картонажник”. В воображении Вики мгновенно воздвигся главный корпус с грудастыми мозаичными пловчихами и его верхние окна, розово и ослепительно озаренные закатом. И шумят кругом бархатные черные ели, и пахнет смолкой, и можно на полянах найти те прелестные желтые цветы, которые Вика считала подснежниками, а Римма Васильевна из кишечного домика назвала как-то по-другому… Стоит ли думать теперь о любви и Пашке? Ведь если Очкастый и его громилы идут по следу и хотят убить, а она, Вика, стоит в чужой прихожей и не знает, что делать… Она нашептывала себе жалостные слова, но в душе бестрепетно решила разметать любовное гнездышко Пашки. Эпоха секс-туризма сегодня же в “Картонажнике” закончится с появлением двух неприкаянных малюток. Антона тоже надо обязательно отправить к мамочке! Пусть отныне спортсервисовские любовники воспитывают потомство, а Вика отправится ночевать хотя бы к Жанне, сварливая мама, которой все же предпочтительней бесноватого Галкиного мужа. Хорошо, что детишки побудут на свежем воздухе. Ради этого и занятия в школе не грех пропустить, все равно майские праздники на носу. Вот решение всех проблем?
