Берег моря здесь обрывался высоченным голым откосом. Мы
покинули лес, и непомерная ширь ослепила нас неживым серебряным блеском. У
берега расположилось селение: видны были репища, укрытые снегом, текли в
морозное небо розовые дымы… А над обрывом, объятая холодным солнечным пламенем,
стояла знаменитая крепость. Совсем такая, как говорили.
Варяги рассказывали, что за славный тын окружал их городок:
островерхий, сработанный из могучих крекноватых стволов. Он был снабжён даже
кровлей – деревянной, двускатной – и не боялся гнилых осенних дождей, а
защитники крепости могли стрелять во врага, не показываясь сами… А у ворот, на
столбах, блестели насаженные черепа. Знаки побед, грозная и страшная слава…
К открытым воротам медленно шли парень и девушка, длинные
тени вились за ними по снегу. Девушка несла коромысло, парень что-то говорил
ей, весело размахивая руками. Я смотрела, пока слёзы не потекли из глаз от
яркого света. Где-то там, в крепких стенах, были они все. И Славомир, и Нежата,
и сам вождь. Ой, щур, спаси меня, щур!.. Дедушка любимый, не выдай!
Я задыхалась от волнения и слышала, как покашливал рядом
Ярун. Мы задами миновали деревню, оставив её по левую руку, и нагнали девушку с
парнем.
– Якко!.. – издали окликнула его раскрасневшаяся
Велета. – Якко, эй!
Он обернулся, и я узнала Славомира.
– Быстренько ты, – по-словенски сказал он Велете,
стараясь больше для нас. – Да с добычей!..
Мы поздоровались. Ярун принялся неуклюже объяснять, зачем мы
пришли. По-моему, он был очень доволен, что нарвался не на вождя.
Молодой варяг слушал вполуха, щуря смеющиеся глаза и
поглядывая на меня, и я боялась всё больше. Наверняка он давно забыл обещание,
в шутку брошенное когда-то, и ему не терпелось узнать, какая нелёгкая принесла
меня в Нета-дун. Но он был здесь хозяин, а вежливые хозяева приступают с
расспросами к гостю не прежде, чем гость оттает с мороза, оживёт и сытно поест.
Его спутнице скоро наскучило ждать; она недовольно дёрнула
плечом под вышитой свитой и пошла дальше одна. Славомир и не заметил.
– А где Бренн? – спросила Велета. Бренн!.. Меня
как толкнули. За ворот хлынули муравьи. Я слышала уже это имя… И мне было
страшно, когда я его слышала прошлый раз. Я это помнила точно.
Славомир ответил беспечно:
– У Бренна Марах опять застоялся. Да вон он, на льду…
Сейчас здесь будет.
Бренн, лез ва, наконец припомнила я. Голос Славомира помог.
А я-то гадала, как на самом деле звали вождя. Ой, щур, спаси меня, щур!..
Я вгляделась, заслоня глаза рукавицей. У берега были сделаны
лунки; согнувшись, сидели над ними терпеливые рыболовы – мальчишки, удившие
рыбу на ужин. Я увидела всадника, подъехавшего к лункам. Мальчишки тотчас
окружили его, наперебой принялись хвалиться уловом, гладить коня. Всадник не
гнал их. Я робко понадеялась, вдруг к добру?
Потом он тронул коня и рысью пустил его к берегу. Я напрягла
зрение… это в самом деле ехал Мстивой, и спасения не было. Ни спасения, ни
отсрочки.
Он заметил нас, ждавших его, шлёпнул ладонью по сытому
крупу, и жеребец взнял наверх сяжисто и легко, точно и не сидел на нём человек
в меховых сапогах и зимнем плаще. У копыт шерсть коня была почти чёрной, а выше
светлела круглыми пятнами, блестевшими, как старое серебро. Разумные добрые
глаза оглядели нас и запомнили. Конь налетел, Мстивой соскочил наземь и
перекинул поводья через луку седла. Жеребец зафыркал и прыгнул в сторону, как
играющий хорь – спинка дугой. Подбежал к Велете, упёрся лбом и начал тереться.
Велета наступила лыжей на лыжу и обняла баловника за шею:
– Марах, бедненький! Совсем тебя Бренн загонял…
…Но всё это я замечала каким-то краем сознания, ибо рука уже
комкала шапку, и спина сама гнулась перед вождём.
– Здрав будь, воевода… – выговорили мы с Яруном
тряскими голосами. Меж тем из ворот друг за другом выглядывали любопытные
воины; косища моя разостлалась поверх кузовка, и кто-то раскрыл рот в
изумлении:
– Девка!
– Ну вот!.. – захохотал Славомир. – Кому
сказывали – придёт?
Тут посыпались шуточки из тех, какими всегда полон рот почти
у каждого парня. Сам вождь молчал, не оказывая ни радости, ни гнева, но мне
что-то подсказывало – он был бы рад пришибить веселившихся о брёвна забрала.
Да, кажется, и меня заодно.
Вот повернулся к Яруну, и воины мгновенно затихли.
– С чем пожаловал, удалец?
– В дружину… в отроки… тебе хочу послужить, –
вконец оробев, сипло выдавил мой отчаянный побратим. Он поверить не смел, что
мечта была готова исполниться, боялся спугнуть легкокрылую из самой ладони… но
я-то видела, как потеплели глаза вождя.
– Дашь ли, – спросил он, – копьё парню
носить, Славомир?
Ярун обернулся, с отчаянием и надеждой закусывая губу. И мы
услышали:
– Как не дать! Да с топором наконец выучу обращаться!..
Вокруг опять засмеялись, а Ярун даже шагнул к Славомиру в
благодарном нетерпении следовать за ним, нося обещанное копьё… Кажется,
наступал мой черёд.
2
Шея чесалась оглянуться и загадать в наставники кого
подобрее. Но в это время Мстивой тяжело посмотрел на меня и спросил:
– А ты, девка глупая, здесь что потеряла?
Как будто крепким снежком пустили в лицо! Вот и рухнуло, и
оказалось вотще. От одного берега я сама оттолкнулась, от другого жестоко
отталкивали. В ноги броситься – кашу хоть оставьте варить? Я угрюмо ответила:
– Я тебя первой не лаяла. И ты меня не бесчести!
– Хорошо сказано, – вполголоса похвалил Славомир.
Громко при вожде хвалить не посмел. Мстивой как-то устало посмотрел на него,
потом на меня и приговорил, кивнув в сторону изб:
– Переночуешь – и ступай, откуда пришла.
Наверное, я шатнулась. Ярун подпёр сильным плечом:
– Она из рода извергнулась. А я с ней оберегами
поменялся, погонишь прочь, гони и меня.
Вождь ответил без всякого выражения:
– И погоню.
Вот сейчас обратится спиной и уйдёт. И что же тогда?
Но отчаяние сгорело в бешеной ярости вроде той, что когда-то
впервые меня разбудила. Я сплеча швырнула шапку на снег и выпрямилась,
стряхивая кузов.
– Погоди, воевода, – сказала я громко. И
переговаривавшиеся кмети почему-то снова умолкли. – Яруну ты летось велел
силу пытать. Невелика твоя правда, если мне в этом откажешь!
Мне потом говорили – глаза у меня были дикие и голос звенел.
Может быть. Сама я видела только, что красное яблочко всё-таки покатилось мне в
руки: воины одобрительно зашумели и вождь вроде поколебался. Не мог же он, в
самом деле, совсем ни с кем не считаться.
