– Или боишься? – добавила я наудачу, не зная, чем
ещё его зацепить.
– Бояться тебя, – усмехнулся варяг. И покосился
через плечо на мохнатые от инея брёвна: – Ну, пробуй.
Я была почти готова к тому, чтобы он снова указал на
Славомира, но он ничего не добавил, и я поняла: он ждал меня сам. Тогда я не
глядя вытащила топор и стала подкрадываться к нему на лыжах, пригибаясь и
понемногу отводя руку назад… Воины молча смотрели на нас, уважая таинство
поединка.
Я бросила топор шагов с десяти. Бросила снизу вверх, почти
без замаха, одним движением кисти – дедушкина наука. Отточенное лезвие
вспыхнуло, с тонким звоном пронзая морозный светящийся воздух. Вождь почти не
увидел броска, потому что я позаботилась зайти против солнца. Но слишком опытен
был этот воин, не по моим зубам. Он успел отшатнуться, поворачиваясь на пятках
и вскидывая правую руку. Топор скользнул по его груди и гулко ударил в мёрзлую
стену, пригвоздив метнувшийся плащ. Прозрачной пеленой отплыла прочь невесомая
снежная пыль…
Кмети выдохнули все разом. Или мне так показалось. Наверное,
зима была скучной, забава перепадала нечасто.
– Бери девку, Бренн!.. – первым закричал
Славомир. – Не пожалеешь, бери!
Не отвечая, вождь выдернул топор из бревна, бросил его мне
под ноги и растянул безнадёжно испорченный плащ, любуясь дырой. И вдруг
улыбнулся. Умел, оказывается, улыбаться.
– Девка глупая… – сказал он почти весело. –
Вам, девкам, что-нибудь разреши…
– Сам виноват!.. – крикнула я, и голос сорвался. Я
нагнулась за топором, но левая лыжа поехала, и я неуклюже, больно села на
гладкий утоптанный снег. И тем было исчерпано моё небогатое мужество: я горько
расплакалась. Я сжала зубами рукавицу вместе с рукой – не помогло. Умом я
понимала, что воеводе стало как будто нечего возражать, что теперь соколиное
знамя и впрямь, глядишь, осенит мой тул и пряжку ремня… но унять себя не могла и
знай размазывала слёзы, беспомощно ожидая, чтобы жестокий Мстивой отстегал
ранящими словами… Он ничего мне не сказал.
– А где она спать будет? – радовались весёлые
кмети.
– Если в дружинной избе, чур, рядом со мной!
– И в баню с нами?
– А за кем щит да копьё станет носить? Кто её усыновит?
– Удочерит, бестолковый…
Ни дать ни взять прилюдно стаскивали одежду. И сил не было
постоять за себя во второй раз. Ярун сопел рядом, хотел ответить обидчикам и не
решался.
– А ну-ка, где эта девонька?.. – послышался вдруг
густой голос. На мой затылок легла большая рука. – Вы-то через одного мне
пасынки, а внучки ещё не бывало… – И уже мне: – Пойдём, дитятко. Хватит
слушать их, болтунов.
Я вскинула голову. Надо мной стоял могучий старик в длинной
шубе и шапке. Когда смотришь на человека, особенно незнакомого, всегда первым
делом ищешь глаза. Так вот, вместо глаз у него были две глубокие ямы. Кмети,
однако, слушали старика с уважением. Даже вождь.
Славомир легонько толкнул меня коленом в плечо:
– Земно кланяйся, девка. Хаген плохому не выучит.
Мне некогда было раздумывать об именах, что они все тут
носили. Бренн, Велета, теперь ещё Хаген. Я взяла руку деда, прижалась щекой…
Ярун отряхнул и нахлобучил на меня шапку.
– А жить со мной можно, – вдруг сказала Велета, о
которой, честно сказать, я почти позабыла. И добавила, кивнув на Мстивоя: –
Брат разрешил.
Брат!.. У меня опять запрыгали губы: да поняла ли,
беспечная, что я кидала топор совсем не ради игры?.. Отколь же было мне знать –
Велета посечённый братнин щит под голову клала, кукол прятала в его старом
туле… И ведала куда получше меня, легко ли было обидеть его один на один.
Тогда я не узрела толком ни крепости, ни деревни: с испуга
да от волнения много ли разглядишь! Но поведать надобно ныне, а то будет
некогда, да и не всякий поймёт потом, про что говорю.
За воротами обнаружился широкий, утоптанный двор и немалый
дом, словно спряженный из многих срубов поменьше, и каждый малый сруб далеко
превосходил не то что нашу избу – даже и дядькину. Таких домов не я одна, никто
у нас не видал.
Была здесь долгая храмина с рядом светлых окон, разделённых
затейливыми резными столбами, – честная гридница. Там они сходились на
пир, на беседу и на совет: седые бояре, отчаянные кмети, иначе рекомые
гриднями, юные отроки и сам воевода. Плечом к плечу с гридницей высился тёплый
сруб под толстой заснеженной крышей – дружинная изба. Здесь они жили, и
ворчливые старцы скорбели о временах, когда сквозь такие дома проходила вся
молодость племени, а не та малая часть, что решалась совсем подарить себя
воинской службе. Былые мужские дома ставились в потаённой крепи лесов; Нета-дун
далеко глядел в море и был бесстрашен и знаменит…
Поглядишь и задумаешься, крепость выросла при деревне или
наоборот. Уже ныне текла сюда семья за семьёй: корел-погорелец, Словении, весин
с брюхатой женой и малыми детками – поближе к варяжскому соколу, подалее от
разбойного ворона, от полосатых северных парусов… Ещё минует времечко –
нынешние безусые парни поведут пригожих девчонок вокруг священных ракит. А там
обоймут выселки новым забралом – вот и встал на крутом берегу новорожденный
град, которому сам Нета-дун станет детинцем…
Говорю, ибо мне суждено было это увидеть. Но тогда ничто не
вставало из небытия, не блазнилось под радужным солнцем, в густом морозном
дыму.
Велета повела меня к дружинной избе, прямо во влазню. Яруну
сказали обмести сапоги и дали войти внутрь. Изнутри дышало добрым теплом; после
залитого солнцем двора я с трудом различила широкие лавки, полати над ними –
верхние и нижние ложа, как здесь говорили, – да вроде оружие, мерцавшее на
стенах. Я намерилась войти следом за побратимом, но Велета свернула в сторону,
ко всходу, о который я немедленно стукнулась впотьмах головой. Позже я
выучилась взбегать по крутым узким ступеням, не глядя под ноги и не спотыкаясь.
Наверху были двери в две разные горницы.
– Вот здесь, – сказала Велета и потянула левую
дверь. И добавила, похлопав по правой: – А тут братья живут, Якко и Бренн.
Вошла, разожгла одну от другой две лучины и вставила в
железный светец.
Дома только у дядьки да у женившихся братьев были особые
ложницы… Я для себя ни о чём подобном даже не помышляла. Сколько помнила,
пищали рядом сестрёнки, сбрасывали одеяло и плакали, не умея укрыться. А то
забывались во сне, и кому бежать с ними во двор? Теперь возросли, и я ночевала
в клети от снега до снега. В клети никто не толкался, не норовил привязать косу
к полену…
Здесь была почти такая же клеть, только стены не промерзали.
И спала Велета не на полу, а на мягко устланной лавке. У меня громоздились
кадки с припасами, стояли старые лыжи, копья, остроги, висели свёрнутые сети и
жилы для новых тетив. У Велеты стоял против лавки круглый сундук, наверное, с
приданым. Сторожила сундук роскошная шкура зимнего волка, а поверх лежала
забытая прялка. С прялкой Велета была навряд ли проворней, чем с лыжами.
