Славомир и Мстивой оказались на разных концах корабля.
Славомир был уже ранен, правда, легко, кровь текла по лицу, капала с подбородка
на грудь. Он не утирал её, белые зубы сверкали. Он был счастлив, он нападал на
врагов, которых искал каждый день все двенадцать лет после гибели Неты… Он
уходил от ударов, как заговорённый. Сумевший достать его лежал на палубе,
разбросав мёртвые руки. Пока я глядела, Славомир свалил второго и засмеялся.
Потом я увидела, как двое датчан быстро переглянулись и
устремились к нему, перешагивая через скамьи… Один был оружен длинным копьём.
Каким образом я поняла, что они замышляли? Я кинулась наперехват, громко крича,
чтобы предупредить Славомира. Я сцепилась с тем, что оказался поближе.
Бородатый, он превосходил меня на голову и вблизи глядел необъятным. Он хотел
отмахнуться, как от назойливой мухи, но мой меч пробороздил его панцирь и,
видимо, дошёл до живого – викинг взревел и повернулся, замахиваясь. Меня учили
отгадывать, каким будет удар. Тело не опоздало вспомнить науку, раздумывать не
понадобилось, я выгнула спину, едва не коснувшись палубы шлемом, и ударила, как
показывал воевода. Датчанин в это время снова замахивался; мой меч косо
врубился ему в грудь и застрял. Я бы никогда не поверила, что у человека могут
так выпучиться глаза, как у него. Он зашатался и словно забыл, что собирался
делать. Не успев толком выпрямиться, я поскользнулась и, падая навзничь,
свалила его вместе с собой. Неподъёмное тело обрушилось на мои ноги, черен меча
вывернуло из руки, викинг напоролся ещё глубже, и я услышала какое-то
бульканье, разом похожее на хохот и хрип. Я забилась, пытаясь высвободиться и
давя подхлынувшую дурноту. Запах тёплой крови бил в ноздри. Я кое-как столкнула
с себя умиравшего и приподнялась как раз вовремя, чтобы увидеть бок Славомира и
занесённое копьё. Я не успевала уже достать меч и прыгнуть на выручку. Я
вспомнила про неразлучный топорик, упёршийся железным углом мне в позвонки,
выхватила его и метнула, и он проломил датчанину голову, но остриё шириной в
ладонь всё-таки вошло Славомиру сбоку в живот, на два пальца выше ремня, сверху
вниз.
…Я увидела, как вмиг побелело его мокрое молодое лицо и
стало совсем мальчишеским, обиженным и беззащитным. Он медленно осел на колени,
потом залился кровью изо рта и осел набок, хватая скользкое древко. Я хотела
бежать к нему, но кто-то другой, ещё сохранявший рассудок, опас бросить оружие.
Я перевернула напоровшегося на меч, мне больше не было дела до его выпученных
глаз. Я взялась за торчавшую рукоять, упёрлась коленом и вытащила клинок. Тут
мне что-то почудилось за спиной, я мгновенно присела, одновременно
оборачиваясь, и осталась жива. Тяжёлый меч со свистом прошёл над головой. Между
скамьями стоял третий датчанин, такой же огромный, как первый, только стройней.
Я не попятилась. Я думаю, моё лицо было теперь таким же, что у ребят, –
сумасшедшим и страшным. Я больше не беспокоилась, что будет со мной, мне
хотелось лишь одного – вцепиться ему в горло и выпить всю кровь. Я прыгнула,
как дикая рысь. Новый удар я приняла крестовиной меча и… выдержала. Кажется, я
от ярости плакала. Я метила срубить ему голову, но промахнулась и угодила
только по шлему, однако это был достойный удар, ремень нащёчников лопнул, шлем
покатился, густые волосы вывалились на плечи, пепельные с сизым, почти
металлическим блеском. Я и не думала, что такие бывают. Может, в другое время я
бы залюбовалась, но теперь мне только хотелось облить эти волосы кровью, и было
счастье, когда на лбу у датчанина взбухла и потекла полоса, оставленная краем
сбитого шлема. Викинг засмеялся и вдруг сказал по-варяжски:
– Хорошо рубишь, мальчишка. Но я рублю всё-таки лучше.
А ведь убьёт, поняла я и опять не почувствовала страха. А ну
и пусть убивает. Сам прежде голову сбереги. Датский меч высек быструю молнию. Я
отлетела назад через скамью, длинное лезвие обдало щёку ветром и грянуло в
дерево, угодив как раз вдоль волокон, – крепкая скамья раскололась и
защемила его, другой на месте датчанина тут и пропал бы, но он без усилия
выдернул меч и вновь замахнулся, и я ощерила зубы, готовясь отбивать новый
удар, и в это время меня отнесло в сторону, вспыхнула золотая полоска вдоль
стального клинка. Викинг не кончил замаха – страшная Спата встретила его меч, и
меч улетел далеко в воду. Вождь шёл к брату на корму корабля и расшвыривал
всех, кто попадался. Пепельноволосого ринуло к борту, и там он свалился.
Подоспевший Блуд нагнулся связать.
Когда я подбежала, Мстивой обнимал Славомира, прижимая
ладонями рану, пытаясь облегчить последнюю муку. Из-под его пальцев текла
кровавая жижа, брошенная Спата валялась рядом на палубе.
– Подбери сопли, брат, воины смотрят, – сказал
Славомир. – И… не торопись следом за мной…
Я не знаю, плакал или нет на самом деле Мстивой, может, и
плакал, я на него не глядела. Славомир повёл глазами и не сразу узнал меня,
наверное, я была сама на себя не похожа. Потом узнал и улыбнулся. Лучше бы мне
не видеть этой улыбки. Он сказал:
– Квэнно… Не станут нас зарывать с тобой в снег… –
и вдруг спросил: – Что, пошла бы за меня осенью?
– Пошла бы! – ответила я твёрдо.
Он чуть заметно покачал головой:
– Врёшь ведь.
Я кинулась на колени, схватила его руку и положила себе на
грудь. Я увидела, как начала уходить жизнь из его глаз, всё быстрее, быстрее,
неостановимо. Ладонь в моих руках затрепетала, он сумел усмехнуться:
– Кольчуга на тебе… Мою возьмёшь, она крепче…
Он трудно вздохнул ещё раз или два, и глаза совсем опустели
и стали похожи на драгоценные камни, и даже сквозь кровь было заметно, какой он
красивый. Таким красивым я никогда его не видала.
Вождь поднялся на ноги. Медленно вытер ладони о кожаные
штаны. Нагнулся, подобрал Спату и побрёл прочь, и тут до меня дошло, что ещё не
кончился бой, что на носу, где держались самые стойкие, ещё опускались мечи.
Какой-то датчанин, опять с таким же копьём, оказался на пути воеводы. Он
почему-то бросил в него копьё, вместо того чтобы подпустить поближе и ударить
наверняка. Варяг не стал уворачиваться, не стал отбивать Спатой копьё. Но
датчанин с трёх шагов не попал в него, а потом повернулся и побежал. Вторым
прыжком вождь настиг его и взял сзади за шею.
Я рассеянно поискала рядом с ним Славомира, не нашла,
удивилась и поняла, что разум во мне держался нетвёрдо. Я хотела забрать свой
топор и пойти туда, где продолжали рубиться… Взвившаяся тошнота застала
врасплох, на сей раз я даже не пробовала её удержать, успела лишь наклониться,
в глазах смерклось, я повисла животом на борту и, верно, свалилась бы, если бы
не Блуд. Раскалённый шлем сдавливал голову, пустое нутро выворачивалось, исходя
мучительной желчью. Побратим гладил меня по спине, не забывая зорко следить,
как доламывали датчан. Мы с ним навряд ли могли там пригодиться. Там, пожалуй,
теперь хватило бы одного воеводы.
Когда наконец меня отпустило и я перестала корчиться и
задыхаться, Блуд усадил меня на палубу, помог расстегнуть шлем, достал воды
из-за борта и вылил мне на голову. Я разевала рот, судорожно дыша, но не было
слёз.
