Если у них Нежата, сообразила я вдруг, он вполне может вывести
их и к деревне. Это он показал им протоку, некому больше. А ну не восхочет
Оладья леденеть в разливе на вьюжном ветру; снявши мачту, играть с нами в
прятки между бесчисленных островов… восхочет в тёплую избу, где можно сытно
поесть и девку за косу изловить?!
За ворот хлынули муравьи, я давно уже так не пугалась.
Корабль еле полз: я схватила бы из-под палубы лыжи и кинулась берегом, по
целине, своим на подмогу… Блуд потом говорил, на меня жалко было смотреть, так
я взметалась. А ведь уходила навек, Белёну себе взамен старшей назвала и
воеводе крепко клялась, мол, из рода извергнулась…
Мы наконец одолели протоку. Перед нами легла путаница
островов, и что сотворил загнанный в ловушку Оладья, знать было неоткуда.
– Если Нежата провёл их сюда, мог провести и к
деревне, – сказал вождь, когда бросили якорь. – Я брался защищать
этих людей.
Я знала: Нежату он вырастил если не как сына, то как
братучадо. Плотица ответил:
– А может, Оладья сидит за тем островком и выскочит в
море, когда мы уйдём.
– А пусть бы выскакивал, ну его, – проворчал
Грендель и зевнул, натягивая рукавицы.
– Я Нежату не брошу, – сказал Мстивой. Он не стал
добавлять, что Нежате, если он был там, теперь, может, смертью грозили. Я
вспомнила про кривые ножи. Он наклонился и поднял крышку трюмного лаза, где
были спрятаны лыжи. Кого в наворопники изберёт?
Пальцев одной руки хватило бы счесть, много ли раз я
набиралась мужества первая к нему обратиться…
– Пошли меня, воевода, – взмолилась я, и голос
сразу охрип. – Я бы скоро, я дома тут…
– Чтоб девки вперёд мужей лезли хоробрствовать, болячка
тебе… – гневно начал Плотица, но вождь перебил:
– Сам пойду.
Спрыгнул в трюм и выкинул на палубу свои лыжи. Он был лёгок
на лыжах, но всё же не так, как я или Блуд.
– Бренн… – в четверть голоса молвил Плотица, и мне
показалось, будто с настёганных ветром скул кормщика сошла краснота. Он редко
называл вождя истинным именем, чаще словенским прозванием.
Вождь опёрся о края и вылез из трюма:
– Мне, может, правда девку послать?
Идти первыми – дело вождей, и все это знали.
– Я с тобой, – поднялся Грендель и снял с борта
свой щит, и сделалось ясно, что нет силы, способной ему помешать пойти с
воеводой. Тот и не стал отговаривать, лишь спросил:
– Не забыл лыж за три-то года?
– Кто, я забыл? – захохотал Грендель, ничуть не обидевшись.
Плотица кинул ему звонкий рог:
– Позовёшь, если вдруг что.
– Позову, – обещал Грендель весело.
Они надели кольчуги сверху рубах, под полушубки. Устроили
мечи в ножнах за спинами, чтобы не мешали и чтобы можно было сразу схватить.
Так чаще всего носят мечи в пеших походах.
Они ушли полуденным берегом, откуда всего прежде станут
видны наши дворы. Мы провожали их взглядами, пока они не скрылись в лесу. Долго
прислушивались, не вскрикнет ли рог, многие приготовили лыжи – лететь на
выручку немедля… всё было тихо, лишь ветер гудел в вышине, раскачивая деревья.
Мы ждали до сумерек, не зажигая костра. Небо по-прежнему
время от времени прояснялось, в разрывах туч ярко горела поднявшаяся луна… но
что-то двигалось с моря и упадёт нам на головы не позже утра. Нутром, кожей,
звериным чутьём я ощущала опасность, тем самым чутьём, что пасёт волка,
бегущего через болото по синему весеннему льду… Плотица тоже поглядывал в
сторону моря и наконец велел переставить корабль носом к ветру и завести на
берег растяжки. Потом приказал вытащить полог. Никто не знал, долго ли придётся
сидеть, а дружина, у которой не гнутся руки и ноги, – скверные воины.
Я куталась в плащ и думала то о деревне, то об ушедшем
вожде, и не могла решить, что страшней. Гейсы всегда приканчивают тех, на кого
возложены, и любое «когда-нибудь» обязательно наступает. А чего доброго, уже
наступило.
Случись что с вождём, новогородцев мы вырежем до человека.
Там, на кургане, когда будут засыпаны угли. Руки сводило на рукояти меча:
может, там уже зарубили дядьку и братьев, не возмогших отбиться дроворубными
топорами, и с хохотом ловили по полю женщин… так баяла мне сквозь плач
корелинка Огой…
Смыкались тусклые сумерки, подступала новая ночь. Ночь перед
Самхейном. Я поняла наконец, что высчитывал на пальцах Плотица и почему он не
хотел отпускать воеводу. Ночь перед Самхейном, когда лучше не задерживаться в
пути и не оглядываться на шум шагов за спиной… Я видела: никого не боявшимся
кметям было не по себе.
– Да где ж они там! – не вынеся, смерил палубу
деревянной ногой измучившийся Плотица. Вот тогда я вылезла из-под полога и
отряхнула с меховых штанов снег. Я сказала:
– Позволь, я схожу гляну, что с ними стряслось.
Воины заворчали, а кормщик сжёг меня взглядом:
– Вот что, девка…
Я сказала сквозь зубы:
– Я в другом месте девка, а здесь я кметь. И пусть тот
лает на меня, от кого я на лыжах не убегу.
Ядовитый Блуд засмеялся:
– Всё верно, Плотица, даже тебе её не догнать.
Дружный хохот на миг разогнал обступившие тени… Плотица
оглядывался, не зная, гневаться или шутить, а я твердила своё:
– Меня Лешие знают, и Болотники, и Водяной. Я тут ёлку
от ёлки ощупью ведаю. Схожу и приду, не впервой небось… Да ничего со мной не
случится!
– Одна, что ли? – насторожился Блуд. – Одну
не пущу!
– Нет, брат, – покачала я головой. – Ты здесь
не родился. Пойдёшь, оба пропадём.
– Говорят, в Самхейн парни девками рядятся, –
подал голос кто-то из воинов. Я сказала:
– А пробовал ты, Плотица, просунуть руку в кувшин? Твоя
застрянет, моей просторно покажется.
– Выдерет мне бороду воевода… – простонал кормщик.
Как был бы он рад, если бы тот вдруг вернулся да и ухватил его за честную
бороду. Он попросил почти: – Подождём.
– Чего ждать, – сказала я с досадой, но села
послушно. Тридцати храбрецам непросто смириться, что девка никчёмная выполнит
дело им не по могуте. Ночь, когда нечисть рыщет на воле, чужая чёрная ночь в
стонущем от ветра лесу. Но в этой ночи за меня встанут Лешие, ещё не слёгшие в
спячку, растопырят сухие сучья деревья, Болотник даст пробежать, а погонится
кто, продышит лунки во льду, схватившем трясину… Я здесь своя.
Я достала кошель и вытряхнула кольчугу, завещанную
Славомиром. Надёжная была кольчуга, хороший заслон и от нечисти, и от шальной
стрелы. Я надела её под тёплую куртку и затянула ремень. Привязала за спину меч,
надела тетиву на дедушкин лук, пристегнула чехол с топориком. Вынула лыжи.
