Ребята позже рассказывали – я рвалась брести не то плыть,
когда они меня вынимали. Отталкивала схватившие руки и лепетала бессвязно,
куда-то звала. Сама я не помню. С меня сняли лыжи, догола раздели под пологом и
принялись растирать, потому что вид у меня был – в землю краше кладут. А всего
более напугала парней моя отрезанная коса. Уже одумали – я побывала в плену и
там натерпелась. Но не было знака, чтобы я насмерть дралась, а меня без боя не
взять, это-то они знали. Разум воспрянул во мне, когда стали завёртывать в
одеяло, и от повести о вожде стоном застонала дружина. В один миг пали на воду
вёсла, втянулись на борт ломкие от сосулек канаты, и я в чужих тёплых портах
побежала на самый нос корабля, указывать путь. Диво, я ещё двигалась.
Прямо к ёлке не досягали протоки, но я знала, как вывести
судно, чтобы осталось не больше версты. Кмети гребли свирепо и молча, Плотица
налегал на правило и то и дело осаживал парней, чтобы не застрять на мели. В
иных местах по деревянному днищу скребли когтями затопленные коряги.
Новогородцев мы вырежем до человека, я сама прибью над воротами мёртвые головы
Оладьи и Вихорко. Протока сужалась, воины мгновенно прятали вёсла,
отталкивались от топкого дна… Или пусть удирают через разлив, Нежата их
выведет. Мы ясно слышали гром, катившийся с моря. Пусть выйдут. Великое Нево
мчалось на берег крутыми горами в оскалах пены и снега. Только бы жил. Только
бы опять улыбнулся и сам встал на резвые ноги, и девкой глупой назвал. Дал себя
приодеть в праздничную рубаху взамен чермной, скорбной, чужими руками
изорванной на жестокой груди… Пусть спасаются из деревни в чащу лесную, я не
погонюсь. Пусть спасутся, если сумеют, только бы жил!..
Наконец лодья врезалась носом в шуршащие камыши, и как я
бежала последнюю оставшуюся версту, лучше не вспоминать. Почему-то отстали
могучие кмети, я только думала, не замело бы следов. Судьбу не разжалобить
уговорами, но с нею можно схватиться. Только бы застать живого, я уже не
подпущу смерть. Я рвала себе сердце бешеным бегом, и что-то черней черноты
скользило по сугробам рядом со мной, плечо в плечо, вровень… и не могло
обогнать. Потому что за мною был Славомир, не поднявшийся со скользких палубных
досок. И выколотые глаза наставника-сакса. И Злая Берёза. И мне показалось, я
опередила судьбу на полволоска, на кончик мизинца… когда снова ударили по лицу
колючие ветви, я проломила их головой и рухнула внутрь, и меня встретила
тишина.
– Мстивой! – закричала я не своим голосом. Он не
отозвался. Лишь Молчан взлаял и заскулил в темноте…
…но лицо было тёплым, и губы дрогнули под рукой, выметнутой
вперёд…
Что говорить! Когда набежали ребята, я ревела в сорок
ручьёв, уткнувшись лицом варягу в живот, и мои ноги торчали из-под ёлки наружу.
Кмети знали, что дерево было особое, и отвели пушистые лапы, не обломив. Когда
же из щита и двух копий соорудили носилки и бережно возложили Мстивоя, я не
смогла двинуться с места, и Блуд взял меня на руки и понёс вслед за Тем, кого я
всегда ждала.
10
Рассказывать осталось недолго. К утру метель улеглась, но
снег ещё шёл. Обычный мягкий, ласковый снег. Перед самым рассветом мы двинулись
меж островов. Молчан опасливо взошёл на зыбкую палубу и прижался к моим ногам.
Теперь уж не разлучимся.
Я сидела подле Мстивоя и смотрела на него, почти не
отрываясь. Бывает – избавившись от тяги невмочной, не удерживается на ногах и
падает человек. Ничего. Я буду рядом и помогу. Он не поднимал век, но знал меня
здесь, и пока я была здесь, ничто злое не смело к нему прикоснуться.
Всю-то жизнь я блуждала в диком лесу, а теперь попала домой…
Плотице не надо было второй раз показывать путь, которым он
прошёл хоть однажды. Мы явили себя прямёхонько перед избами. Полтора десятка
мужей Оладьи возилось на корабле, остальные, уведённые Яруном, так и не
возвратились. Оставшиеся без вождя сразу поняли, что пощады не будет, и не
захотели погибать без правды и славы. Кинули мачту, которую обтёсывали, и
побежали к лесу. Но не достигли: с опушки на них поднялись плечистые парни,
оружные тугими меткими луками. Смелые новогородцы вмиг расстегнули тулы,
ответили. Им было некуда отступать. Добро! Охотники не полезли на опасные клыки
их мечей. Постреливая, как бы неохотно посторонились и проводили той же тропой,
куда ночью скрылся мой побратим. Я в ту сторону хаживала за клюквой на моховое
болото. Там до глубокой зимы стерегли топи, коварные, если не знать мест.
С кем был Нежата, среди них или с теми, кто выбежал вместе с
Оладьей, я не ведаю по сей день.
Мы причалили, и первым на лодье оказался Ярун. Целый и
невредимый. Он говорил потом, что совсем не беспокоился за меня:
– Это ведь я дарил тебе лыжи.
Его так обнимали и били по спине, что шапка свалилась с
мокрых жёлтых кудрей. Он подобрал её, но не надел. Подошёл боком, больными
глазами посмотрел на воеводу… и развернул длинную тряпку. Отблеск зари пал на
золотую полоску вдоль лезвия.
– Меч достал, – молвил Ярун виновато.
Вождь приоткрыл глаза и посмотрел на него. Медленно
выговорил:
– У тебя сынки родились.
Он почти улыбался. Он снова научится улыбаться и веселиться
на посиделках, приглядывая за ревнивыми удальцами. Званко Соболёк крикнул с
берега, что по избам никого не осталось. Он был ранен в руку стрелой и очень
этим гордился. Мне хотелось расцеловать его. Скоро я увижу сестрёнок, увижу
дядьку и мать. Счастье-то. Мы задержимся на несколько дней: за разливом гремело
гневное море, след выждать, чтобы утихло. Успеем наговориться.
Надо было нести вождя на берег, в избяное тепло. Я взялась
за одно из копий, и меня никто не погнал, не усомнился во мне. Побратимы шли
рядом, Молчан трусил по пятам, и медленная заря освещала Того, кого я всегда
ждала.
Я смотрела больше под ноги, боясь оступиться, и мы с парнями
дошли до самого тына, когда я схватилась: чего-то недоставало. Чего-то очень
привычного. Потом поняла. Ночь перед Самхейном повалила Злую Берёзу. Вывернуть
её метель не осилила, но ствол пал, оставив необъятный пень в аршин высотою.
Сойдёт снег, и могучие корни погонят вверх новую жизнь, сперва пень зальётся
слезами, которых никто не посмеет собрать, а потом к вешнему солнцу рванётся
новый побег, буйный, сильный, свободный от всякого колдовства…
Но тогда мне неоткуда было всё это знать. Я шла мимо
громадных заснеженных елей и крепко держала древко копья. И думала, как войду
сейчас в дом и затеплю очаг для Того, кого я всегда ждала.
17.04.89–13.05.91
Словарь
Альдейгьюборг– так скандинавы называли древнерусский
город Ладогу, теперь – Старая Ладога Ленинградской области.
Асы– одно из племён скандинавских богов.
Бадняк– изогнутое полено, изображение Змея Волоса,
похитителя Солнца (см. Даждьбог), которое торжественно сжигали во время
праздника зимнего солнцеворота (см. Корочун).
