– Правда, – говорила Джекки. – Как, в твой выходной?.. Знаю, потому и пыталась этого избежать… Нет… Нет, мне сейчас на подгонку ехать… Подгонку нарядов. Для съемок… Ты что, забыла, что съемки начинаются в понедельник?.. Ну, хорошо, потому что…
Она снова покосилась на меня, и на этот раз в ее взгляде мелькнуло что-то еще. Вызов? Подозрительность? Не знаю. Но, судя по тому, как она облизнула губы, как дернулись уголки ее рта, Джекки пыталась сдержать улыбку. – Конечно, почему нет? Нормальная идея, им это понравится… Нет. Я вовсе не против… Нет, она, конечно, немного ведьма, но, думаю, все будет хорошо… Да нет, конечно, все будет хорошо. Пока. – Она снова ткнула в экран пальцем и опустила телефон. – Это ваша сестра, – пояснила она еще раз, хотя в этом не было ровно никакой нужды.
– Я понял, – сказал я. – Так что там про меня?
Но Джекки уже вскочила и поспешила в спальню.
– Мне надо собраться, – бросила она через плечо и исчезла, нырнув в загадочную пучину накрашивания, и припудривания, и причесывания, и что там еще делают женщины, когда собираются куда-то.
Спустя десять минут в номер позвонил швейцар сообщить, что машина прибыла и ждет, и всего через две или три минуты после этого звонка мы уже спускались на лифте. Бенни взял наконец выходной, и сменивший его швейцар распахивал перед нами дверь, глядя на Джекки с восторгом, граничащим с ужасом.
Даже зная, что в этом больше нет необходимости, я проделал всю положенную процедуру с осмотром окрестностей. Все казалось в порядке. Никаких признаков насквозь промокшего, покрытого ракушками маньяка нигде не наблюдалось. «Корниш» до сих пор производил впечатление безумно дорогого.
Водитель «таун кара» оказался все тем же, что меня немного удивило. Я отворил переднюю дверь и сунул голову внутрь.
– У вас что, выходных не бывает?
– Пока вожу Джекки Форрест – не бывает, – ответил тот и подмигнул мне. – И потом, в выходные оклад двойной.
Как трудящийся я искренне за него порадовался, закрыл дверь и вернулся забрать Джекки. Интересно, подумал я, а мне не положен двойной оклад? Я вдруг понял, что мы ни разу не обсуждали стоимость моих услуг. Как бы завести разговор на эту тему, не выглядя при этом наемником? Нет, конечно, на самом-то деле я именно наемником и был – более того, теперь, когда Патрик упокоился в своей водной могиле, я фактически сделался наемным убийцей. Да, пока я еще не смотрел на это с такого ракурса… Мне показалось немыслимым, чтобы я убивал за деньги. Я убил Патрика с единственной целью – чтобы иметь возможность расслабиться хоть на несколько дней и наслаждаться жизнью компаньона звезды.
Разумеется, теперь это выглядело еще хуже: я прикончил кого-то ради гостиничного комфорта. Какая я ужасная, низменная тварь! Я задумался, ощущаю ли себя дешевкой или просто очерствевшим. И как низко я еще могу скатиться? Я и так безразличен к страданиям своих жертв, так что дальше вроде и падать некуда – если, конечно, считать это падением.
Не думаю, чтобы я изменился… но, с другой стороны, если ты меняешься к худшему, ты всегда узнаешь об этом последним. Возможно, я уже становлюсь монстром эгоизма и безразличия? И что дальше? Я отучусь пользоваться столовыми приборами? Или перестану ходить по ресторанам? Однако же за короткую дорогу от машины до дверей я так и не смог предсказать, как буду вести себя в новых обстоятельствах, поэтому решил вообще на этом не заморачиваться, а сосредоточиться на проблеме привлечения внимания Джекки к вопросу о материальном вознаграждении Декстера.
Впрочем, к моменту, когда я препроводил Джекки на задний диван «Линкольна», я так и не придумал ничего дельного. Поэтому отложил до лучших времен и этот вопрос и просто наслаждался поездкой.
Мы ехали по городу в легком, субботнем транспортном потоке, думая каждый о своем. Несколько раз я ловил на себе взгляд Джекки с какой-то потаенной ухмылкой. Приятно, конечно, когда твой вид внушает людям веселье, но сам я особого удовольствия от этого не испытывал – тем более что не имел ни малейшего представления о причине веселья.
Съемочная группа и большая часть актеров рангом пониже проживали в центре, в «Хайатт-Ридженси». В это субботнее утро мы доехали туда быстро, всего за пятнадцать минут. Я снова вышел из машины первым и изобразил пантомиму бдительного стража, тщательно осмотрев ближайшие окрестности на предмет скрывающегося Патрика. И снова не заметил никаких его признаков, что, наверно, могло бы огорчить любителей зомби, вернулся к машине и подал Джекки руку.
Костюмерная расположилась в номере на двадцать четвертом этаже, и мы поднимались в кабине лифта с троицей бизнесменов в полной деловой выкладке: в серых костюмных парах и при кейсах-дипломатах, что казалось в это субботнее утро некоторым перебором. Ну, возможно, они возвращались с делового собрания в церкви. Двери кабины закрылись, и один из них с важным видом покосился в нашу сторону. Отвел было взгляд, но тут же снова на нам посмотрел.
– Ух ты, Джекки Форрест?! – восхитился он.
Остальные двое вздрогнули как от удара и тоже уставились на нас.
Джекки благосклонно улыбалась, исполняя то, что сама называла noblesse oblige. Я почти пожалел о том, что она не позволяет себе резкостей с поклонниками, поскольку мне пришлось долгую минуту удерживать дверь лифта, пока она ставила автограф на крышку кейса несмываемым маркером. Где-то вдалеке звенели сигналы, означавшие, что кому-то очень нужен наш лифт, и дверь толкала меня в бок так, словно ей самой не терпится ответить на эти звонки.
Однако рано или поздно все заканчивается. Джекки оторвалась от восторженной публики и вышла в коридор двадцать четвертого этажа, и пока двери закрывались, я услышал, как охотник за автографами возбужденно говорил другим: «Черт подери, что за потрясающая…» – тут дверь, к счастью, закрылась, оборвав его на середине фразы, и мы зашагали по коридору к номеру, в котором размещалась костюмерная.
Едва ступив в номер, я ощутил себя попавшим в разворошенный пчелиный улей. В центре этого улья рядом с примерочным манекеном стояла высокая дама неопределенного возраста. Перед ней неподвижным истуканом застыл Роберт в чудовищной гавайке, которую она как раз начала, одернув, застегивать. Вид Роберт при этом имел такой, будто боялся пошевелиться даже на долю дюйма, и я пригляделся к даме, желая понять, почему она внушает подобный ужас.
Волосы у нее были черные с прожилками седины (хотя, возможно, она сама их так выкрасила), а на лице красовались очки в массивной черной оправе со стразами. Еще на ее лице застыла гримаса вечного недовольства: губы плотно сжаты, глаза недобро сощурены, словно она по определению недовольна абсолютно всем, но твердо знает, как это исправить, так что ты об этом еще пожалеешь.
На ее шее висел сантиметр, и она кричала на кого-то по имени Фредди, чтобы тот, говнюк этакий, достал гребаный пистолет для склейки, пока тот, мать его разэтак, не остыл. И эфемерного вида молодой человек, вероятно, тот самый Фредди, в ужасе бежал от нее, предположительно за этим гребаным пистолетом для склейки.
