«Любовь, Жизнь, Смерть — величины одного порядка, они взаимосвязаны».
«Она появляется неожиданно, когда кажется — не осталось никакой надежды! Стоит только возникнуть тревожному чувству — не придет!..»
«…Эта прическа „пирогой“ и нестойкий запах пустых конфетных коробок!..»
«Какие только мысли не лезли мне в голову за эти десять минут, пока она не появлялась. А люди выбегали из беспрестанно подкатывающих автобусов и бежали в метро».
В центре обеденного стола лежал несвежий лист ватмана, прикрывавший скатерть. Денисов обратил внимание на сделанную карандашом чьей-то размахнувшейся на поллиста рукой надпись посередине:
«Мы еще будем здесь не один световой год, спасибо!»
Карандаш, которым была сделана надпись, валялся тут же, на бумаге, рядом с учебником по бухгалтерскому учету. Денисов подумал:
«Надпись могла быть сделана теми, кто приезжал за иконами…»
Под учебником лежала фотография. В Денисове дрогнуло что-то, когда он увидел чуть расширенное девичье переносье, рассыпавшиеся на лбу короткие волосы «пирогой», трагичный, как ему показалось теперь изгиб безгубого в уголках рта.
— Роза, — пояснил участковый. — Димкина девчонка.
— Бывала здесь?
— Сколько раз. Натерпелся он от нее.
— Каким образом?
Инспектор сказал неопределенно:
— Бойка чересчур…
Дарственной надписи на фотоснимке не было. В центре лба картонной Анкудиновой виднелось отверстие. Фотография была умышленно проколота.
Денисов возвращался в Москву в «Жигуленке» Николая Горяинова. Бежали мимо прятавшиеся в сугробах деревни, опустевшие пионерские лагеря. Горяинов вел машину очень точно, экономично; И молчал. Поролоновая игрушка — мальчик в майке и джинсах — качалась у стекла.
— Слишком много людей знали об этих иконах, — сказал Горяинов, подъезжая к Москве. — Поэтому и соблазн… Предупреждал я Аркадия Ивановича: нельзя держать их в деревне!
— А он? — спросил Денисов.
— «Всю жизнь, — отвечал, — там висели».
— Подозреваете кого-нибудь?
— Нет. Да и как можно сразу?
Денисов видел в зеркальце его устремленный на дорогу взгляд, аккуратно выбритое энергичное лицо.
Из-за невысокой лесопосадки на небольших холмах показались двенадцатиэтажные башни. Они надвигались уступом одна за другой, похожие на странные геометрические построения инопланетян. Развернутым строем они подступали к деревушке, жавшейся к краю шоссе.
— Я видел, как вы записывали, — продолжал Горяинов. — «Слова улетают. Написанное остается», — процитировал он латинское изречение. — Иконы вас не интересовали! Потом вас заинтересовала фотография Анкудиновой.
— Знаете ее?
— Неужели нет?! — Он помолчал. — Всех здесь перебаламутила.
Денисов заинтересовался:
— Кого «всех»?
— Димку, Ольгу. Димка институт хотел бросить… Еле отговорили!
— Что она за человек?
— Кому как… — Горяинов принял ближе к осевой. — Расскажу, как я с ней познакомился. Если интересно, конечно… В субботу, помню, приехала с ночевкой вместе со всеми. Культурно, чинно. Вечером пошли в кино. И я с ними. А после кино исчезла. Димка бледный, бегает, ищет. Мать за ним. Ольга за матерью… Полночи искали… Оказывается, ходила смотреть церковь в Ивановском, за шесть километров! Между прочим, с одним здешним пареньком.
— С кем именно?
— С Солдатенковым Сережей. Рядом дом… — Горяинов помолчал, обгоняя тягач с прицепом.
— А что Аркадий Иванович? — спросил Денисов.
— Не было его в тот день. Он бы им дал церковь! Заодно и за иконы, и за брошенные деревни на Севере.
Денисов вспомнил: вчера у Бабичева он уже слышал о северной брошенной деревне.
— А почему их интересуют эти деревни?
— Идефикс! Податься в Архангельскую область в оставленные деревни…
Они проехали мимо транспаранта с надписью: «Добро пожаловать!» С обратной стороны желалось наоборот: «Счастливого пути!» Ближе к Варшавскому шоссе поток машин стал гуще. Горяинов сбросил скорость.
«Брошенные деревни, иконы… Это может пригодиться!» — подумал Денисов.
— Если придется вас вызвать в милицию? Сложно это? — спросил он.
— Только не с работы!
— Почему?
— Да минует чаша сия!
— А если по повестке?
— Я говорю: никак!
— Где же вы работаете?
— Заведующий магазином «Мясо». Вас к вокзалу? — закончил он неожиданно.
Денисов внимательно всмотрелся в него.
— …Вы же из железнодорожной милиции! — Горяинов ехал теперь совсем медленно. — Я слышал, как участковый к вам обращался. Димка у вас?
Денисов не ответил.
— Что-то случилось с Димкой и Анкудиновой? — Горяинов отер разом вспотевший лоб. — Мы знали: этим кончится. Аркадий как в воду смотрел…
— Где вы живете? — спросил Денисов.
— Мне далеко, на Басманную.
— А ваш магазин где?
— В районе Бауманского метро. — Горяинов свернул под запрещающий знак к вокзалу, остановился. — Въезжать?
Впереди мелькнула надпись: «О т дел милиции на станции Москва-Астраханская».
— Я выйду здесь, — сказал Денисов.
У доски объявлений, в коридоре, Денисов увидел инспекторов, прикомандированных с других вокзалов. Они о чем-то оживленно переговаривались. Он прошел в учебный класс. За длинными столами милиционеры обычно изучали оружие, тактику постовой службы; вечерами смотрели по телевидению хоккей. Теперь Бахметьев превратил класс в диспетчерскую. Здесь сотрудники, выделенные для отдельных поручений, знакомились с заданиями. В углу, не успев разогреться, потрескивал видеомагнитофон. Денисов подсел к Антону Сабодашу. Из темноты на экране возникло удлиненное женское лицо с мелкими чертами, выпяченным удивленным ртом и круглыми глазами навыкате.
«Жена полковника Горяинова…» — узнал Денисов невзрачную особу, которую видел в квартире Бабичева.
— …Аркадий Иванович скоро подъедет, — сказала с экрана Горяинова.
— Вы тоже были на даче? — Оператор показал следователя, неулыбчивого, с круглым, без единой морщины лбом.
— Я только оттуда, — ответила ему Горяинова.
— Похищено много?
— Кузнецовский фарфор, двенадцать маленьких немецких селедочниц, двенадцать тарелочек… Салатница.
— Что еще?
— Иконы.
Денисов отметил: Горяинова поставила иконы на последнее место.
