— Приходи вечером, — вдруг почему-то шепотом заговорила она. — Придешь?
— Можно, — сказал не сразу Михаил и ринулся на улицу.
Он ругал себя ругательски. У него есть невеста — чем худа Райка? Разве не стоит этой вертихвостки? А его только хвостом поманили — поплыл. За что же тогда мочалить Егоршу?
«Нет, с этим надо кончать, кончать…» — говорил себе Михаил, спускаясь с Варвариного крылечка.
Говорил и в то же время знал, что никакие заклинания теперь не помогут. Он пойдет к Дунярке. Пойдет, хотя бы все пекашинские собаки вцепились в него…
3
Лизка глазами захлопала, Егорша шею вытянул. Даже Вася, показалось ему, своими голубыми глазенками разглядывал его праздничный пиджак, который он напялил на себя в этот будничный вечер.
Михаил не стал тянуть канитель. Рубанул сплеча:
— Сестра, я жениться надумал.
— Ну и ладно, ну и хорошо, — живехонько согласилась Лиза и прослезилась.
Она не спрашивала — на ком. И Егорша не спрашивал: давешняя поездка за грибами расставила все точки.
Но Егорша сразу же придал сватовству деловой характер: даешь бутылку!
— Сиди! — рассердилась Лиза. — Надо все обговорить, все обдумать, а он: даешь бутылку…
— Насчет бутылки я капут, — признался Михаил. — Может, завтра с утра сколько у председателя раздобуду, а на данное число у меня ни копья.
Бутылка, к великой радости Егорши, нашлась у Лизы — та еще в девках насчет всяких заначек была мастерица.
Выпили. Причем выпила и Лиза: как же по такому случаю не выпить!
— А мама-то хоть знает? Маме-то ты сказал? — спросила она.
Михаил круто махнул рукой: с чего же будет знать мама, когда он и сам до последней минуты не знал! Сидел, брился дома (ну, что-то из ихней встречи с Дуняркои выйдет?), а потом вышел на вечернюю дорогу из своего заулка, посмотрел в верхний конец деревни и вдруг повернул на все сто восемьдесят градусов.
— Нет, как хошь, — рассудила Лиза, — а маме надо сказать. Что ты! Кто так делает? Сын женится, а матерь сидит дома и не знает. Ладно, идите вы вдвоем, а я побегу к своим.
Лиза быстро оделась и вдруг пригорюнилась:
— Мы ведь с ума, мужики, посходили. Кто это женится, когда из дому только что покойника вынесли?..
— Это ты насчет дедка? — уточнил Егорша. — Ерунда на постном масле. Дедко ему родня на девятом киселе. Подумаешь — сват! А потом, дедка я знаю. Дедко обеими руками за. Я помню, как он обрадовался, когда я преподнес ему тебя на золотом блюдечке.
Лиза в конце концов сдалась: она ведь сама хотела этой свадьбы. И, может быть, даже больше, чем жених.
На улице Егорша предупредил Михаила:
— Все переговоры с родителями и все протчее под мою персональную ответственность. А твое дело телячье. Ты в энтом деле голоса не имеешь. Понял?
Вечер был теплый и тихий. Запах печеной картошки доносился откуда-то из-под горы. Михаил, водя головой, поискал в темноте ребячий костер.
Костра он не увидел. Вместо костра он увидел огни на реке.
— Да ведь это пароход идет!
А чего же больше? Новый леспромхоз на Сотюге — знаешь, сколько надо забросить всяких грузов?
— Значит, это буксир, сказал Михаил. — Выгрузка будет.
Егорша хлопнул его по плечу:
— Брось! Нам, дай бог, со своей выгрузкой управиться. Думаешь, так вот с ходу: тяп-ляп — и вывернул карманы у Федора Капитоновича?
Михаил как-то обмяк за последнее время, забыл про Райкиного отца. А сейчас, когда заговорил о нем Егорша, у него так все и заходило внутри.
Пожалуй, никого в жизни не ненавидел он так, как ненавидел Федора Капитоновича. Ненавидел за житейскую хитрость, за изворотливость, за то, что тот, как клоп, всю жизнь сосет колхоз. И мало того что сосет — еще в почете ходит. До войны кто на колхозных овощах домину себе отгрохал? Федор Капитонович. А ведь в газетах расписали: колхозник-мичуринец, южные культуры на Север продвигает. То же самое во время войны с самосадом. Развел на колхозном огороде, у всех карманы вывернул, сколько-то на оборону бросил патриот, северный Голованов. На всю область прогремел. Ну, а после войны и того чище — заслуженный колхозник на покое. Пенсия, налоги вполовину, личный покос для коровы и председатель ревизионной комиссии…
Да, такой вот был человек Федор Капитонович. И этого-то человека судьба подкидывала Михаилу в тести!
Надо, однако, отдать должное старику: принял их с почетом. И не на кухне, а в передней комнате.
— Проходите, проходите, гости дорогие.
Как будто он только и ждал. А потом подал какой-то знак хозяйке — мигом раскрылась скатерть самобранка: рыба — треска жареная, солехи с луком, огурцы свежие (Михаил так и побагровел при виде их) и, конечно, бутылка «Московской».
Егорша ликовал. Он наступал на ноги Михаилу под столом, подмигивал: смотри, мол, в какой ты рай залетел!
Михаилу интересно было оглянуться вокруг — он первый раз был в передней комнате у Федора Капитоновича, но шея у него как-то не ворочалась, и он только и видел, что было перед его глазами: пышный зеленый куст во весь угол да высокую белую кровать с лакированной картиной на стене — полуголая красотка в обнимку с лебедем.
Егорша по поводу этой картины шепнул ему на ухо:
— Для возбуждения аппетита.
Речь свою повел Егорша, когда выпили.
— Как говорится, молодым у нас дорога, старикам везде у нас почет. Так говорю, Федор Капитонович? Не переврал песню?
Федор Капитонович пожал плечами и искоса поверх очков посмотрел на Михаила.
— Я в песнях не горазд, особенно когда про нонешнюю молодежь…
— Вот и напрасно! — воскликнул Егорша. — Ну да это дело поправимо. Где Райка? Сейчас мы эту песню споем.
Раечки дома не оказалось, она ушла полоскать белье на реку, но Егоршу это нисколько не смутило.
— На данном этапе это несущественно, — важно, со знанием дела сказал он. Суду и так все ясно: у нас, как говорится, купец, у вас товар — и хватит бочку взад и вперед перекатывать: пиво варить надо.
Федор Капитонович, как положено родителю, поблагодарил сватов за честь, которую оказали ему, а потом и запетлял и запетлял: дескать, не очень хорошее время выбрали, лучше бы повременить, поскольку еще в прискорбии ходите, и все в таком духе. В общем, выставил то же самое, о чем их предупреждала Лиза, смерть Степана Андреяновича.
Егорша на это авторитетно возразил:
— Касаемо свата ты брось. Ни в одной анкете у нас такая родня не указывается. А мы с вами, я думаю, не в Америке живем. В Сэсэрэ.
— В Сэсэрэ-то в Сэсэрэ, — вздохнул Федор Капитонович, — да в каком Сэсэрэ? В пекашинском. Вас-то, может, народ и не осудит, а мне-то по улице не ходить. Каждый будет пальцем указывать.
