– Значит так, повторяю – руку монет в неделю с каждого взрослого. И по два пальца с иждивенца. Других настолько тупых нет?
– Не… нет… нет таких… – загомонила толпа. Отчего Смач застонал и прикрыл глаза.
– И не советую в бега удариться! За каждого сбежавшего – штраф на всех в пять монет. На всех, понятно? И доля сбежавшего также будет разложена на всех!
После чего до сидевшего с прикрытыми глазами Смача донесся хруст щебня под ногами уходивших бандитов.
– Ну как ты? Сильно болит?
Смач открыл глаза. Рядом с ним присела на корточки Мисуль. Она смотрела на него встревоженным взглядом. «Вольняшка» скривился и осторожно пощупал языком зубы. Вот уроды! Похоже, выбили еще два. У Смача и так не хватало трех зубов. Один выбили еще в детстве, а еще два он потерял, уже когда начал ходить в дальние рейды…
– Мисуль, а ну отойди от этого!
Лицо девушки исказилось, и она, чуть повернув голову, презрительно бросила за спину:
– Ага, как же, разбежалась!
– Я тебе что сказал! – заревел отчим Мисуль. Девушка резко выпрямилась и развернулась, сердито уперев руки в бока и набирая воздуха в легкие. А Смач снова тоскливо прикрыл глаза. Ну, сейчас опять начнется…
Роскошные свары, которые устраивали юная звезда местного борделя Мисуль и ее отчим, славились на все Писонды, как именовалось это поселение «вольняшек». В принципе, отчим, дюжий мужик с длинными руками и тяжелыми кулаками, вполне был способен хорошенько проучить свою приемную дочь. И ранее совершенно не стеснялся это делать. Но стоило Мисуль податься в проститутки, как все изменилось. Когда после изменения статуса падчерицы отчим «поучил» ее по старой привычке, ему тут же хорошенько прилетело от вышибал мамаши Пунгну, хозяйки борделя. Мисуль, которая вследствие своей юности и симпатичного личика, а также горячего природного темперамента, занималась работой с удовольствием и даже с огоньком, мгновенно выбралась в топ местного «списка шлюх». И когда она объявилась на работе обезображенная синяками и ссадинами, это резко снизило ее, так сказать, рыночную привлекательность и нанесло бизнесу бандерши серьезный финансовый удар. Да и не только ее. Потому что бордель являлся одним из немногих заведений Писонды, через которое в казну поселения тек тонкий ручеек реальных денег. Ибо подавляющее большинство других, ну… назовем их – местными предприятиями малого бизнеса, работали в основном по бартеру: «тошновка» за «пищевые картриджи», стирка и штопка за «тошновку», и так далее. Так что в том, чтобы доходы борделя росли либо как минимум не снижались, были заинтересованы непосредственно староста и, пусть и опосредованно, остальные жители. Вследствие чего «вразумление» отчима Мисуль прошло при полном взаимопонимании и моральной поддержке всего населения Писонды.
С первого раза отчим изменившийся расклад не осознал. Нет, кое-какие выводы он сделал и уже старался бить «аккуратно», чтобы «на лице синяков не оставалось». Но ему было повторно внятно объяснено, что у шлюхи рабочий инструмент не только лицо, но и все тело. Так что если до уважаемого еще не дошла его неправота, то мамаша Пунгну готова перейти к превентивным действиям, заключающимся в том, что отчиму Мисуль перестанут давать в местном баре какое бы то ни было горячительное. Что бы он на обмен ни предложил. А вот этого душа «вольного искателя» перенести никак не смогла. Поэтому отчим Мисуль зажал всю свою волю в кулак и… сумел-таки перебороть собственное естество, теперь наезжая на падчерицу только словесно. Но девушка была бойка на язык, что вкупе с ее горячим темпераментом сделало ее перепалки с отчимом одним из популярнейших развлечений для всего поселения. Но Смачу сейчас было совершенно не до наслаждения разворачивающимся представлением. Но, слава богам, у него была возможность остановить его. И он ею воспользовался.
– М-м-м-ы… – тихо простонал он, и Мисуль, уже совсем было собравшаяся закатить отчиму роскошную истерику, мгновенно заткнулась и, склонившись к Смачу, встревоженно вскрикнула:
– Что, совсем плохо? Давай я тебе помогу. Вот, цепляйся за меня! Давай вставай…
– Давай я тоже помогу, – пробасили рядом. Смач покосился на произнесшего эти слова и скривился. Это подошел староста. Да пошел он со своей помощью! Раньше надо было думать, а сейчас что? И ладно он, Смач ему, вполне возможно, повезет и он сдохнет от полученных травм быстрее, чем от голода. А остальным-то что делать? Руку монет в неделю с каждого взрослого. Да где их взять-то?!
Деньги были вещью, оставшейся со времен до Смерти. Причем вещью целой! А такие редкости ценились даже не потому, что они имели какую-то практическую ценность, а сами по себе. Так что их обычно прибирали те, кто мог силой подтвердить свое право обладать чем-то, чего желали и другие. Подавляющее же большинство людей держали в своих руках монеты только несколько раз за всю свою жизнь, вполне обходясь в остальное время прямым обменом. И вот теперь эти уроды, прикрываясь тем, что они понесли серьезные потери в столкновениях с бандой Камуярзки и им нужно срочно восстанавливать силы, обложили их поселение столь невообразимой данью. Руку монет в неделю… Уму непостижимо! И этот смердяк, который побоялся даже слово вякнуть против подобного беспредела, теперь предлагает помощь…
– Уйди, – глухо прошамкал Смач разбитым ртом.
– Зря ты так, – прогудел староста. – Сам же видишь – что мы могли сделать-то? Куролесы двумя дюжинами пришли! Куда тут рыпаться-то?
– Да хоть тремя, – упрямо прошамкал Смач. – Если бы мы все уперлись – они бы точно пошли на попятный. А так – передохнем от голода, старый дурак.
– Ничего, у нас кое-что есть в кассе поселения, так что какое-то время протянем. Ну не будут же они долго сохранять такой налог. Ведь совершенно же ясно, что…
– Будут.
Староста резко развернулся. У дальнего края расчищенной площадки, вмещавшей всех жителей Писонды, на которой и состоялись все вышеупомянутые «договоренности», нарисовалось несколько новых действующих лиц. Причем с одним из них Смач был знаком…
Он тогда копал у «Гнилых зубов», как именовали группу развалин, отделенную от того района Руин, на окраине которых находилось их поселение, широкой полосой зарослей. Что там располагалось во время до Смерти – никто не знал, но народу там погибло – туча. Даже сейчас, спустя столько времени, нижние полуобрушенные этажи огромных зданий были заполнены обглоданными человеческими костями. Мангусты в поисках пищи были способны забираться в такие щели…
Особенной популярностью «Гнилые зубы» не пользовались. Потому что копать тут было слишком рискованно. Особенно в одиночку.
Во-первых, развалины были опасны сами по себе. Конструкция зданий изобиловала массой внутренних открытых пространств и высоких залов, что вкупе с впечатляющей прочностью строительных материалов, используемых во времена до Смерти, к настоящему моменту привело к тому, что было совершенно невозможно предсказать, как, когда и какие обрушения произойдут в «Гнилых зубах». Ты мог годами ходить копать в одно и то же место, обследовав его до последней трещины, а в один прекрасный день вроде как непоколебимо устойчивая бетонная плита перекрытия внезапно трескалась и обрушивалась вниз, увлекая тебя за собой. Или подобная же плита внезапно прилетала сверху. А то и не плита, а целый этаж, до сего момента вроде как успешно противостоявший даже ураганным ветрам, которые в этих местах случались не то чтобы каждый день, но вполне себе часто.
