Что это? Точнее, кто это?
Какой-то ночной хищник?
Да откуда здесь взяться хищнику? Разве только самый страшный из хищников – человек.
Толян тем временем застегнул штаны, повернулся к дому и сделал уже шаг вперед…
Но тут стремительная тень отделилась от стены сарая, метнулась к бандиту.
Взлетела рука, и в тусклом свете дальнего фонаря мелькнуло что-то пестрое…
Платок!
Женя поняла, что это был сложенный вдвое платок!
Шелковый платок с зашитой в угол монетой!
Румаль!
Толян дернул головой, словно почувствовал опасность – но платок уже обвил его шею, стремительный незнакомец прильнул к нему, словно в смертельном танце, стянул концы платка…
И Толян, не издав ни звука, рухнул на землю.
Женя похолодела.
Она поняла, что́ только что произошло на ее глазах.
Только что было совершено ритуальное убийство. Именно так тхуги, поклонники богини Кали, приносили в жертву Черной Матери ни в чем не повинных людей.
Правда, Толяна трудно было назвать невинной жертвой, но тот, кто только что убил его, куда страшнее.
И еще…
Женя каким-то шестым чувством поняла, что этот страшный человек пришел сюда не за Толяном, не за Хряком, не за Ломом.
Он пришел за ней. Он был связан с той самой женщиной из Музея восточного искусства, он выяснил у нее, куда попали два индийских шкафчика розового дерева, он узнал от нее про Женю, он догадался, что это она взяла из тайников в шкафчиках записку и ключ, и теперь он хочет их получить. Для этого он выследил ее.
Стремительная тень пересекла двор, поднялась на крыльцо.
Женя двумя бесшумными шагами пересекла свою тесную каморку, прильнула к щели в стене, через которую она могла видеть большую комнату.
Хряк сидел за столом в вялой, расслабленной позе. Его глаза были полузакрыты, голова сонно клонилась. Казалось, еще немного – и он заснет, уронив голову на стол.
Вдруг негромко скрипнуло крыльцо – и Хряк тут же вскинул голову и громко спросил:
– Толян, ты?
Ему ответило какое-то невнятное бормотание.
И тут Хряка словно подменили.
Куда девалось сонное оцепенение! Хряк вскочил из-за стола и метнулся к двери. При этом ни одна половица не скрипнула под его солидным весом. Хряк застыл рядом с дверью так, чтобы, открывшись, она заслонила его от входящего, и, казалось, даже перестал дышать. В руке его блестело узкое лезвие ножа.
Какое-то время ничего не происходило.
Затем входная дверь медленно, сантиметр за сантиметром, начала открываться.
Вот она открылась примерно на полметра, и тут же в проем проскользнул человек.
Он застыл на одно мгновение, прислушиваясь и приглядываясь, как охотящийся леопард.
За это мгновение Женя успела разглядеть наследника грозных тхугов.
Это был высокий, худощавый, смуглый мужчина с янтарно-желтыми глазами и седой прядью, пересекающей темные волосы, как след сабельного удара. Все его худое, жилистое тело казалось переполненным опасной, смертоносной силой.
А в следующее мгновение началось невообразимое.
Хряк метнулся вперед, взмахнул ножом.
Этот молниеносный удар был нацелен в шею смуглого человека, в точку чуть ниже уха – но душитель, стремительный, как королевская кобра, уже сменил положение, отскочил в сторону, оказавшись лицом к лицу с бандитом. Правда, при этом нож Хряка все же задел его плечо, и по рукаву потекла кровь.
В свою очередь, душитель взмахнул смертоносным платком, захлестнув им, как арканом, руку Хряка.
Хряк дернулся назад, высвобождая руку из шелковой петли.
Бандиту удалось вырваться, но при этом он выронил нож.
Бойцы застыли друг против друга, два прирожденных убийцы, два смертельно опасных хищника, готовых к новой схватке.
Русский бандит против знатока древнего смертоносного искусства Востока.
Они вглядывались друг в друга, пытаясь найти слабые стороны, уязвимые места противника. В руке Хряка появился кастет, ощетинившийся стальными шипами.
Это затишье длилось не больше секунды, хотя эта секунда могла показаться бесконечно долгой. Затем смуглый убийца первым бросился вперед, раскручивая над головой шелковый платок.
Хряк отступил в сторону, попытался ударить душителя в челюсть рукой в кастете, но тот снова ловко увернулся. Хряк же оступился, потерял равновесие и чуть не упал.
Душитель попытался воспользоваться его оплошностью, снова метнулся вперед – но при этом налетел ногой на раскаленную печку-трамвайку.
Он зашипел от боли, как змея, и отскочил в сторону.
Хряк успел выпрямиться и снова перешел в атаку.
Увлеченные смертельным единоборством, противники не видели того, что видела Женя из своей каморки.
Печка, на которую налетел душитель, упала на бок, и раскаленная спираль коснулась тряпичного половика. Половик занялся, и огонь пополз по нему к стене. Там он перекинулся на груду ветоши, с нее – на занавеску, и скоро комнату охватило пламя.
Заметив пожар, Хряк на мгновение отвел взгляд от своего противника. Душитель, которого даже пожар не отвлек от поединка, тут же воспользовался этим и, бросившись вперед, накинул шелковый румаль на шею бандита. Тот попытался сбросить смертоносный платок – но душитель резким, мощным рывком затянул его. Хряк мучительно захрипел, широко раскрыл рот. Глаза его вылезли из орбит, колени подломились, и он рухнул на пол.
Душитель склонился над ним, еще туже затягивая концы румаля и в то же время глядя в глаза умирающего, словно впитывая его уходящие жизненные силы. В его янтарно-желтых глазах запылали багровые отсветы пламени.
А в следующую секунду на голову душителя упала горящая балка, и он рухнул поверх мертвого Хряка.
Весь этот смертельный поединок продолжался не больше минуты – и Женя следила за ним как завороженная. Теперь она пришла в себя, поняв, какая страшная опасность ей угрожает.
Она буквально попала из огня да в полымя: комната была охвачена пламенем, через щели в стене густой дым проникал в Женину каморку, щипал ей глаза, драл горло горьким воздухом.
Еще немного – и она задохнется…
Или заживо сгорит вместе с этим старым, трухлявым домом.
Она бросилась к двери, принялась трясти ее – но тут же поняла, что это бесполезно. Дверь была закрыта снаружи на щеколду, да если бы ее даже каким-то чудом удалось открыть, это было бы путем не к спасению, а к гибели: за дверью уже вовсю полыхал пожар.
От двери и от всей стены тянуло невыносимым жаром, от этого жара горело лицо, дышать становилось все труднее.
