Село Коломенское было большое. Некогда богатое. А потому в хатах места хватило на всех. Благо, что командование за постой красноармейцев выделило хозяевам тушенку — редкий в этих местах продукт. Так что в обиде никто не остался.
Женщины, истосковавшиеся по мужской ласке, не без интереса посматривали на молодых и крепких парней, облаченных в солдатскую форму. В результате некоторые из красноармейцев получили не только кров, но и теплую бабью ласку.
Коломенское с приходом войсковой части вдруг как-то сразу преобразилось. Ожило. Зашумело. Голосисто зазвучал женский смех, столь редкий в этих местах в последние годы. А мужики, соскучившись по простой крестьянской работе, с охотой рубили дрова, подправляли покосившиеся плетни, перебирали засорившиеся печи. Отовсюду слышалось жужжание пил, стук топоров. Звучали бравые команды, к которым примешивался задорный девичий смех. Расслабились и командиры. Пули не свистят, снаряды не рвутся, так чего же гонять солдатиков по плацу!
Первейшее дело на селе, конечно же, баня! Обязательно жаркая, чтобы кожу обдирало, да с березовым веником. Особенно хороша задалась банька у бабы Дуни, так что, ублажая солдатиков, она топила ее с утра и до вечера.
Было уже далеко за полночь, когда из натопленной бани вышли трое красноармейцев. Вечерний воздух посвежел, однако бойцы этого не ощущали. Старший из них, сорокалетний сержант Степан Абросимов, вытащил расшитый бисером кисет и предложил бойцам самосад:
— Угощайтесь! Ядреный. Сделаешь затяжку, так до кишок пробирает. То, что надо!
Дружно угостились, закрутили цигарки и сладко пыхнули на полную серебристую луну, окутав ее, будто бы в облака, упругим дымом. Помолчали с минуту, оценивая крепость табака, а потом сержант, пихнув локотком приятеля, поинтересовался:
— Ефим, у тебя заладилось с Анастасией?
Двадцатипятилетний красноармеец, припомнив похождения прошедшей ночи, широко заулыбался:
— А то как же! Полный порядок…
— Как тебе удалось? Девка-то видная! Мы к ней едва ли не всей ротой подкатывали, а она всем от ворот поворот показывала! И вдруг тебя выбрала. Пойми меня правильно, Ефим, я против тебя ничего не имею. Парень ты геройский, этого у тебя не отнимешь, но хочу тебе сказать откровенно, в нашей роте и попригожее тебя найдутся.
— Это кто же? Уж не ты ли? — усмехнулся Ефим.
— А хоть бы и я! — задорно отозвался Абросимов. — Так как тебе удалось уговорить ее?
— А никакого секрета тут нет, — пожал плечами Ефим, сделавшись вдруг сразу серьезным. — Устала баба от одиночества. Сказала, что я на ее жениха чем-то похож. Его, бедолагу, под Киевом в первые дни войны убило. — Немного помолчали, думая каждый о своем. Ефим вдруг повеселел, видно вспомнив жаркие объятия Елизаветы. — Я и не делал ничего такого, чтобы ей понравиться… На крыльцо вышел, чтобы покурить, а она мне говорит: а может, ты лучше ко мне на печку пойдешь, дескать, замерз, наверное? Так чего же мне отказываться, братцы?
— И то верно… Нет в этом греха, если одинокую бабу приголубил, — сказал тридцатипятилетний широкогрудый старшина. Молчаливый и незаметный в быту, он выглядел на поле боя если уж не богом войны, так одним из его сподручных. Редкий сплав скромности и отваги.
— Это так, — согласился Степан.
— Кажись, самолет пролетел, — сказал старшина, задрав голову вверх.
— С чего ты взял? — засомневался Ефим. — Тихо, как у нас в деревне.
— Планер это, — запротестовал старшина, — летают как летучие мыши. На них диверсантов сбрасывают.
— Успокойся, старшина, — настаивал на своем Ефим. — Откуда здесь диверсантам взяться? Сам пойми, где мы, а где линия фронта!
— Вот как раз в такие места их и сбрасывают. Я ведь прежде в контрразведке служил, вот мы таких и отлавливали.
— А чего это вдруг тебя в таком случае на передовую отправили?
— Расстрелял одного из них, не разобравшись, вот начальство меня и наказало.
Неожиданно на фоне полной и яркой луны вдруг раскрылся купол парашюта. Зависнув, он предстал темным пятном, а затем, увлеченный ветром, стал приземляться на пашню.
— Взяли автоматы и бегом! — распорядился старшина. — Это где-то километр отсюда будет.
Сбивая дыхание и стараясь не шуметь, бойцы выбежали на край поля, где диверсант припрятывал парашют. Наконец он распрямился и, не заметив спрятавшихся в тени красноармейцев, зашагал по проселочной дороге.
— Перекрой ему дорогу, — посмотрел на Степана старшина, — а мы через поле. Прямо к нему!
Диверсант в форме майора Красной армии шел с беспечным видом. Оглянулся лишь однажды, когда отходил от места, где запрятал парашют. Так идти может только человек, уверенный в том, что впереди не шарахнет мина, не прозвучит автоматная очередь, а на дороге не будет заложен фугас. Человек, привыкший к тылу, или тот, кто уже давно не бывал на передовой и считал, что не попадет под шальную пулю.
— Стоять! — громко произнес старшина, направив автомат в грудь майору.
— В чем дело, товарищ старшина? — громко спросил тот, ничуть не смутившись.
Луна светила ярко, и с расстояния в несколько метров можно было рассмотреть лицо майора. Физиономия лощеная, самодовольная. Смотрел прямо и очень уверенно. В глазах ни капли страха.
— Куда направляешься?
— Извольте обращаться к старшему по званию по воинскому уставу, — строго сказал майор. — И опусти автомат, не ровен час, пальнешь еще сдуру!
— Потерпишь. Документы, майор!
Подошел Степан, заслонив дорогу. Ефим зашел с другой стороны, небрежно вскинув автомат. Теперь майору пробиваться только с боем. Но силы не равны, вряд ли отважится.
— А вы комендантский патруль, что ли? На каком основании я должен показывать вам документы? — Майор держался уверенно, поглядывая то на одного, то на другого красноармейца.
— Так ты нам еще вопросы задавать будешь? Поднял руки! — приказал старшина.
— Вижу, что вас не убедишь, но мы с вами еще поговорим в комендатуре. Там вас научат, как положено разговаривать с офицером. — Скинув вещмешок, майор поднял руки.
— Ефим, обыщи его!
Красноармеец, закинув автомат за спину, подошел к майору и проворно постучал по карманам. Вытащил из кобуры пистолет, передал его сержанту, затем достал какое-то удостоверение.
— А это, никак, документики.
— Прочитай, что там написано, — сказал старшина.
— Командировочное удостоверение… — зачитал сержант. — Майор Красной армии Хлопонин Виктор Петрович… Направляется в двести тридцать пятую особую военную часть одиннадцатой армии… Хм, вот только что-то я не слышал ни о какой такой отдельной части. А ведь мы сами из одиннадцатой армии. Неувязочка произошла… Сразу его пристрелим, старшина, или все-таки в контрразведку отведем?
