Провожатый зашагал по едва заметной тропинке, вот только шаг его на этот раз был не столь уверенным, как несколькими часами раньше: годы давали знать о себе.
Понемногу светало. Луна, прежде такая яркая и сочная, будто созревшая репка, вдруг понемногу поблекла в проступившей синеве и вскоре затерялась за широкими кронами. А через густую листву пробивался нарождающийся свет, вырывая из ночи пологое дно оврага, по которому, тихо журча, скатывался по камешкам узенький ручей.
Спина Дениса Ивановича оставалась сгорбленной: не то от прожитых лет, не то от груза пережитого. А может, от того и от другого сразу. На пути проводника была поваленная береза, прогнившая в основании ствола, чью поистрепавшуюся крону ласкал голосистый ручей. Не сумев перешагнуть, Денис Иванович взобрался на поломанный ствол и, не удержавшись, сорвался на глинистый коричневый берег. В следующую секунду бухнул взрыв, разрывая тело проводника на части. Осколки, разлетевшись по сторонам, поранили близстоящие деревья, крепко тряхнув ветки. На землю, подхваченные порывами ветра, с потревоженной кроны, кружась, сорвались листья.
В ответ тотчас забабахала артиллерия, круша многими разрывами устье оврага. Вжавшись в землю, Мельник терпеливо пережидал артналет, а когда наконец он прекратился, тяжело поднялся с земли и зашагал в сторону дороги.
Солнце поднималось, опалив кроваво верхушки деревьев, и лишь небольшие лучики добрались до самого дна, освещая поваленные деревья, увитые толстым темно-зеленым мхом. Дно оврага было истоптано кабаньими следами. В дубравнике, чахло разросшемся на склоне, земля была изрядно изрыта. Видно, кабаны посредине этого хаоса чувствовали себя весьма привольно. А может, за время боевых действий просто успели привыкнуть к разрыву снарядов.
Антон вышел через распадок, укрытый поднимающимся плотным туманом, словно ватным одеялом, и потопал через скошенное поле к небольшому темному пятнышку на серой полоске дороги, где, спрятанные утренней дымкой, угадывались очертания машины.
Разрывы прекратились. Да и линия фронта оставалась в нескольких километрах за спиной. Так что по правилам войны это уже глубокий тыл.
Автомобиль вдруг тронулся и, соблюдая должную осторожность, двинулся по истерзанному снарядами полю. У края воронки он остановился, дверцы распахнулись, и Мельник увидел улыбающуюся физиономию барона Рихтера фон Ризе. Никогда прежде ему не доводилось видеть штандартенфюрера столь жизнерадостным.
— С вами все в порядке? — спросил Ризе, когда Мельник подошел и лихо козырнул.
— Так точно, господин штандартенфюрер! — бодро отозвался диверсант, преданно глядя на начальника разведшколы. Не каждого агента он встречает лично, эта была честь.
— Я слышал разрывы. Кажется, снаряды взрывались в том районе, из которого вы только что вышли.
— Именно так. Со мной все в порядке. Но вот проводнику не повезло. Уже возвращаясь, он наступил на мину и погиб. Видно, поэтому русские и решили прочесать снарядами всю территорию.
— Очень жаль проводника, — искренне посетовал штандартенфюрер, — он был очень надежным человеком. Несмотря на многие свои… заблуждения. — Мельник внимательно посмотрел на штандартенфюрера: неужели Денис Иванович вел свои разговоры и с немцами? Странным, однако, он был человеком. — Но это были не русские, огонь шел с той деревни, — махнул барон в сторону амбарных строений, где расположилась немецкая артиллерийская часть. — Но как бы там ни было, я с этим разберусь, они не должны были открывать огонь. Давайте в машину! Нас уже ждет самолет. Знаете, мне не терпится ознакомиться с вашим отчетом.
Глава 13
Кто такая Горгона?
Десять дней назад Яблонская разведывательно-диверсионная школа вместе с главной командой переехала под Псков, в небольшое местечко Печки, что недалеко от Изборска. Здесь не было тех красот и того великолепного замка, что были в предыдущем расположении, но в целом место барона фон Ризе вполне устраивало. Главное, что здесь было тихо и ничто не могло отвлечь от подготовки агентов. Диверсионная школа в последние несколько дней усиленно пополнялась за счет активистов, что были отфильтрованы в лагере в Промежице и уже принимали участие в карательных операциях.
Здесь у штандартенфюрера Рихтера фон Ризе была отдельная комната, так что барон не чувствовал себя ущемленным. Он сидел в своем небольшом, но очень уютном кабинете и неторопливо пролистывал дела курсантов школы, прибывших несколько дней назад. Сорок третий год для Яблонской школы выдался особенно урожайным. В отличие от предыдущих двух лет это уже были подготовленные бойцы, имеющие значительный боевой опыт, пришедшие в диверсионную школу не из-за страха за свою жизнь, а по идейным убеждениям. В своем подавляющем большинстве — активисты. Нынешний выпуск включал сто двадцать человек. Восемь из них прошли фильтрацию в лагерях Бухенвальда, четверо поступили напрямую из лагеря военнопленных, еще семь человек направлены из особого предварительного лагеря, расположенного в местечке Заксенхаузен.
Одиннадцать человек прибыли из штрафного лагеря в городе Крейцбурге (отчего-то по возвращении из советского тыла начальство разведшколы перестало им доверять и после короткой проверки, перестраховавшись, определило их в штрафной лагерь). Уже через месяц они попали во взвод реабилитированных и изъявили желание продолжить учебу в разведывательной школе, после чего их назначили в Яблонь.
Рихтер фон Ризе встречался с каждым из бывших штрафников, и после непродолжительного разговора они произвели на него самое благоприятное впечатление. Так что, по мнению штандартенфюрера, им можно было доверять.
Еще три человека прибыли из особого лагеря «Л», организованного специально для советских высококвалифицированных военнопленных, работавших в оборонной промышленности. Они занимались тем, что собирали и обрабатывали разведданные о народном хозяйстве СССР. Все трое были инженерами, работавшими на крупных оборонных предприятиях и изъявившими желание более активно бороться с большевиками. Именно поэтому они выбрали диверсионное дело. Начальство особого лагеря не стало чинить препятствия и согласилось на перевод своих подопечных в Яблонский лагерь. Благо что их знания и интеллект будут востребованы и здесь. Рихтер фон Ризе имел на этих агентов определенные планы: например, их можно было внедрить на какой-нибудь крупный военный завод и организовать с их помощью диверсию, а потом использовать в разведке на военных предприятиях Советского Союза.
Так что было над чем подумать.
Основная же масса агентов — это были активисты из концентрационных лагерей, выразившие желание служить Третьему рейху. У каждого из них своя судьба: кто-то добровольно перешел на сторону немцев, а кто-то — после нескольких бесед с русскими пропагандистами. Но, так или иначе, материал был сыроват, и следовало основательно потрудиться, чтобы из них вышли по-настоящему подготовленные диверсанты.
Кроме диверсионной школы, Рихтер фон Ризе курировал команду «Абвергруппа-204», куда распределялись наиболее подготовленные и перспективные агенты. Среди них было два десятка таких, которыми можно было по-настоящему гордиться. Один из них служил в Государственном комитете обороны СССР, и не где-нибудь, а в его секретариате. Каждое его донесение имело высшую степень достоверности. Прозвища и клички он не имел, а значился под номером «438». Его подлинное имя — Владимир Мишанский — было известно всего лишь трем человекам, включая самого адмирала Канариса. На фронт он пошел добровольно и был комиссаром крупного воинского соединения. Получив контузию под Вязьмой, попал в плен. Уже в лагере сотрудникам абвера несложно было установить, что он работал в центральном аппарате партии и был одним из его подсекретарей. После короткого разговора с разведкой Мишанский дал согласие на сотрудничество, подписав несколько положенных бумаг. После короткой подготовки в школе он был переправлен через линию фронта как вышедший из окружения. Пройдя через тщательную проверку советской контрразведки, был направлен на работу в Комитет обороны, где верно служил рейху. Так что о некоторых приказах Комитета обороны Рихтер фон Ризе узнавал значительно раньше, чем командующие советских фронтов.
