— Чего не сделаешь ради любимой женщины. Ладно, я побежал!
Чмокнув жену в щеку, Романцев вышел за дверь.
Едва Тимофей расположился за столом, как в кабинет вошла младший лейтенант Рита Горбунова.
— Вам шифровка, товарищ старший лейтенант, — положила она пакет на край стола. И, протягивая ему листок бумаги, добавила: — Распишитесь в получении.
Тимофей размашисто расписался:
— Всегда пожалуйста!
Повернувшись, девушка направилась к двери, прекрасно осознавая, что старший лейтенант Романцев смотрит ей вслед.
— Рита!
— Вы что-то хотели мне сказать, товарищ старший лейтенант? — повернулась девушка.
— Кхм… Я просто хотел сказать, что… пакет пришел вовремя, — ответил Романцев.
Ничего не сказав, Маргарита аккуратно прикрыла за собой дверь.
Пакет был опломбирован сургучной печатью. Без секретности — никак! А ведь до отдела, откуда был доставлен пакет, всего-то двадцать метров. Секретность соблюдалась строго при любых обстоятельствах, и сотрудники даже одного отдела не догадывались о делах, что вел их коллега за соседним столом. Рита выступала не только как шифровальщик, но еще и как курьер, так что за доставку она отвечала лично. За надорванный край на конверте с нее спросят по закону военного времени. Не помогут ни звание, ни серьезное покровительство.
Романцев вскрыл конверт и вытащил шифровку. Сообщение было от резидента Купца, работающего во Пскове, его магазин располагался неподалеку от перебазированной Яблонской разведывательно-диверсионной школы. В нем поименно были перечислены агенты Яблонской школы, заброшенные на территорию Московской области. Среди прочего был приказ и о том, что немецким командованием Рыцарским крестом 3-й степени награжден резидент Горгона.
Информация вызывала интерес. Разыскиваемый в Люберцах резидент всплыл самым неожиданным образом. Ведь еще вчера казалось, что его потеряли навсегда, а выяснилось, что он никуда не подевался и продолжает работать, даже награжден Рыцарским крестом.
Горгона…
Довольно странный псевдоним для резидента. Если быть точнее, то правильнее мифическую Горгону называть Горгона Медуза — чудовище с женским лицом и змеями вместо волос. Ее взгляд обращает человека в камень. А не следует ли из этого, что резидент — женщина? И столь же опасна, как сказочное существо?
Что ж, нужно будет поработать в этом направлении.
Впервые работающую рацию на территории Люберец засекли с год назад, неподалеку от поселка Томилино. Радист осторожничал, выходил на связь очень редко, а потому засечь его было чрезвычайно трудно. И только три месяца назад его удалось запеленговать. Взять живым радиста не получилось — он покончил с собой. И до сих пор оставалось неизвестным, с кем именно он работал. Может, в паре с Горгоной? Если это так, то связаться с немецкой военной разведкой без радиопередатчика резиденту будет трудно, если возможно вообще! Следовательно, он вынужден искать радиста, чтобы продолжать поставлять информацию, а если это в действительно так, то Копылова надо как можно быстрее поставить на ноги.
Старший лейтенант вызвал к себе Сидорчука, тот явился незамедлительно.
— Был в госпитале?
— Так точно! — бодро ответил старшина.
— Как дела у Неволина?
— Он уже очнулся. Разговаривает.
— Поехали! — поднялся Романцев.
— Куда? — удивился старшина.
— Мне нужно его увидеть.
В госпитале Романцева со старшиной встретил тот же самый обходительный подполковник. Сейчас он выглядел куда более усталым, чем накануне: под воспаленными от бессонницы глазами в некрасивые складки собрались мешки, щеки, и без того впалые, еще больше ввалились, кожа на широком лбу потемнела, а в поры на подбородке въелась пороховая гарь.
— Я так понимаю, вы к своему подопечному? — уточнил подполковник. И при этом даже попытался улыбнуться. Вышло кисловато, словно откусил дольку лимона.
— Точно так.
— Пойдемте.
Поступь врача оказалась неожиданно широкой, и Романцев со старшиной едва поспевали за ним.
— А вот и палата, о которой я вам говорил, — произнес подполковник, остановившись у одной из дверей, мало чем отличающейся от прочих, разве что краска на ней была посветлее и посвежее, а у порога был постелен небольшой резиновый коврик. — Палата рассчитана на троих, но сейчас у него только один сосед. Очень тяжелый. Танкист. Доставили его к нам несколько дней назад. — Подождав, когда Романцев со старшиной приблизятся, он широко распахнул дверь и произнес: — Прошу вас!
У самого окна, перевязанный с головы до ног, лежал невысокого роста человек; с правой стороны от входа на панцирной продавленной кровати — Копылов, уже открывший глаза.
Поймав помрачневший взгляд Романцева, подполковник пояснил:
— Танкист обгорел весь. Спит сейчас. Мы его обкололи обезболивающими, хоть уснул на несколько часов.
— Будет жить?
— Сложно сказать, — признался подполковник. — Со своей стороны мы сделали все возможное. Сейчас очень многое зависит от его организма. — И добавил, подняв голову вверху: — Ну, и еще… от господа бога… Я помню наш разговор. Делаем все, что в наших силах. Ваши медикаменты пришлись очень кстати. Больной уже идет на поправку. Так, Геннадий? — бодро обратился он к Копылову.
— Надеюсь, что так, — слабым голосом отозвался Геннадий.
— Думаю, что через несколько дней он будет работоспособен. Не хочу сказать, что сразу начнет бегать, это придет значительно позднее, адаптационный период будет весьма длительный, но ходить и выполнять небольшую работу сумеет.
— Именно это я и хотел от вас услышать, доктор. Значит, дня через три я могу его забрать? Скажем, на пару часиков?
— Вполне, — охотно подтвердил подполковник. — Только я очень прошу доставить его немедленно после того, как вы закончите все свои мероприятия. Мы уже проводим курс его реабилитации, и нам бы не хотелось его прерывать. Дальше можно проводить лечение амбулаторно.
— Не беспокойтесь, доктор, задерживать его не будем, привезем точно в назначенное время. А сейчас вы не могли бы нас оставить наедине? Нам нужно переговорить.
— Разумеется. Только прошу вас, недолго, он еще очень слаб, — кивнул подполковник и быстрым шагом вышел из палаты.
— Значит, поправляешься, Гена? — бодро спросил Тимофей у Копылова, чуть приподнявшегося.
— Так точно, товарищ старший лейтенант, — чуть слышно ответил Геннадий.
Наверное, он хотел произнести эти слова жизнерадостно и боевито, но получилось предательски слабо, как бывает у тяжелобольного.
— Ты помнишь, что произошло?
— Смутно… Кажется, я неосторожно переходил улицу.
