— Спокойной ночи, Франческа.
Вот и ответы на несколько вопросов, которые смущали Финна. Как бы то ни было, место он определил верно. Сомнений уже не осталось. Он поднял стекло и стал смотреть, как женщина останавливается у ворот, затем открывает их и идет по одной из цементных дорожек к двери между стеной дома и забором. Она помахала Мартину Урбану, вошла и закрыла за собой дверь.
Финн испытал облегчение. Белая машина медленно отъехала от дома, потом набрала скорость.
Финн проследил, как автомобиль исчезает за поворотом по правую сторону улицы, и краем глаза заметил, что слева, почти вплотную к стеклу кабины фургона появилось что-то коричневое и мохнатое, похожее на круп какого-то животного. Финн повернулся. Рассел Браун перешел через дорогу, откинул щеколду на белых воротах, вошел и зашагал по цементной дорожке. Женщина находилась в доме уже не меньше минуты, но свет не зажигался, хотя она вошла через черный ход и могла включить лампы только в задней части дома. Рассел Браун отпер парадную дверь и вошел в дом. В холле сразу же зажегся свет.
Финн повернул ключ зажигания, включил фары и уехал.
Глава 17
Франческе очень не хотелось увольняться. Ей нравилось работать у Кейт Росс, весь день быть среди цветов, выставлять их в окнах и составлять букеты, видеть на лицах людей удивление и радость. Тим однажды сказал, что в ней самой есть что-то от цветка, и что — вероятно, это была цитата
[51] — ее гиацинтовые волосы, лицо с классическими чертами и облик наяды манят его домой из жестоких морей. В тот раз он был сильно пьян. Но делать нечего — она должна уволиться. 24 февраля станет ее последним днем в «Блумерс», а два дня спустя Эдриан Воучерч обещал закрыть сделку по приобретению квартиры в Суон-Плейс.
— В любом случае ты будешь слишком важной, чтобы работать в цветочном магазине, — сказал Тим и коснулся губами ямки над ее ключицей. Франческа замурлыкала, как кошка. В комнате было так холодно, что пар от их дыхания поднимался от кровати, словно клубы дыма. — Может, попросишь Ливингстона купить тебе питомник растений?
— Это будет уже слишком, — строго сказала Франческа. — Думаю, я и так сотворила чудо. Я больше ничего от него не получу, потому что больше его не увижу. После того как он заплатит за квартиру и тот Эдриан оформит… не знаю, как это там называется… он не будет знать, где меня найти, когда я уйду из «Блумерс».
— Он сможет тебя найти в очаровательном Суон-Плейс, хотя моя умная сладкая малышка, наверное, не даст ему ключ?
От электрического одеяла распространялись волны тепла, от которого они оба покрывались потом, но в это утро Франческа обнаружила на внутренней поверхности окон лед. Воздух был обжигающе холодным и ощутимо влажным. Тим зажег «Голуаз» и курил в темноте. Светящийся огонек сигареты был похож на одинокую звезду в холодном и дымном небе.
— Думаю, что поначалу я не буду там появляться. Я хотела переехать туда, как он от меня ждет, потом устроить грандиозный и необратимый скандал и через несколько дней сказать, что больше не желаю его видеть. Хотя у меня вряд ли получится. Я не умею скандалить. Теперь мне кажется, что нужно просто тихо посидеть здесь, дома, два или три дня, а потом написать ему письмо. Сказать все то, что сказала бы во время ссоры: между нами все кончено, квартира моя, мне она нужна, и я буду в ней жить. Как тебе? Что мы будем делать, Тим, — поселимся в том чудесном месте или продадим квартиру и купим другую, такую же?
— Как скажешь.
— Ты же знаешь, что все мое принадлежит тебе. Ты мой гражданский муж. А можно иметь гражданского мужа одновременно с официальным?
Тим рассмеялся.
— Интересно, какие шаги предпримет — и предпримет ли — миссис Урбан, когда получит от тебя такой удар. Я бы на твоем месте не рассчитывал сохранить мебель. — Он затянулся сигаретой, и звезда засияла ярче. — Должен сказать, мне не пристало расстраиваться, когда моя сладкая малышка каждый вечер изменяет мне с другой женщиной.
— Ты должен уподобиться сутенеру, — сказала Франческа. — Похоже, сутенеры никогда не заморачиваются, правда?
— Заморачивание, как ты выразилась, прямо пропорционально аморальным доходам. — Он потушил сигарету и повернулся к Франческе. — И не имеет никакого отношения к действиям. Лично я надеюсь, что Ливингстон получает максимум удовольствия за свои деньги.
— Ну, и да и нет. Ой, Тим, у тебя одна рука теплая, а другая холодная как лед. Это очень здорово… так необычно…
Франческа принесла Мартину из магазина большой экземпляр zygocactus truncatus
[52]. Он зацвел очень поздно, и теперь, в феврале, на кончике каждого плоского фигурного стебля красовался ярко-розовый цветок, похожий на канделябр. Мартин бурно, по-детски обрадовался подарку. Он поставил его на середину подоконника того окна, из которого открывался вид на Лондон. Снова шел снег, и хотя он сразу таял, снежинки образовали полупрозрачную завесу между окном и городом, сияющим желтыми и белыми огнями.
Была среда, и Урбан отпустил ее домой на такси, но в четверг Франческа провела в Кромвелл-корт весь день и осталась на ночь. Мартин взял выходной, и они купили в магазине постельное белье и полотенца, набор кастрюль, французскую чугунную сковородку, две настольные лампы, переносной японский цветной телевизор, а в магазине «Денби» — обеденный сервиз. Все это они забрали с собой. Мягкую мебель, обтянутую бархатом цвета нефрита и слоновой кости, стеклянный обеденный стол и восемь стульев им должны были доставить в квартиру. Франческа сказала, что принесет свои ножи и бокалы. Ей надоело покупать вещи, оставить которые ей вряд ли позволят.
Они поужинали в «Баллок карт» на Хит-стрит. Мартин сказал, что ему позвонил Джон Батлер и сообщил, что утром в понедельник они с женой съезжают с квартиры в Суон-Плейс. Ключ он отдаст агенту по торговле недвижимостью или, если Мартин захочет, то может зайти и сам забрать его в эти выходные.
— Мы можем забрать ключ в субботу, — предложила Франческа, предвидя трудности при любом другом варианте действий.
Когда в половине девятого утра в дверь позвонил мистер Кохрейн, ему открыла Франческа. На ней была верхняя половина пижамы Мартина и синие колготки. Мартин вышел из кухни в фартуке с изображением вустерского соуса. Лицо его было искажено ужасом. Мистер Кохрейн молча вошел; его глаза сверлили цветущий кактус, ноздри втягивали аромат «Ма Грифф».
— Доброе утро, мадам, — поздоровался он, закрыл за собой дверь и прошел в кухню, где поставил чемоданчик на стол.
— Как поживает ваша невестка? — спросил Мартин.
