Сейчас представляется очевидным, что этим заявлением нарушена хронология. Их первые опыты производились приблизительно тремя годами ранее совместно с таинственным английским химиком, которого им представил высокопоставленный правительственный чиновник.
Тогда причина, по которой Холмс избрал для работы именно Монпелье, становится самоочевидной. Брат Пьера, физик Жак Кюри, был профессором университета Монпелье, и лабораторию для исследований предоставили по его ходатайству.
Так или иначе, упоению Холмса научными исследованиями не суждено было продлиться долго. Майкрофт, недовольный тем, что младший брат отошел от теневой работы правительства, вскоре начал строить планы возвращения его на родину. Убийство достопочтенного Рональда Адэра и предполагаемое участие в нем давнего подручного Мориарти, полковника Морана, стали той приманкой, которая могла бы завлечь Шерлока в Англию.
Холмс хотя и ушел с головой в работу, которая пять лет спустя привела к объявлению, сделанному научной общественности Мари и Пьером Кюри, поддался соблазну. Возможно, он полагал, что сумеет вернуться к загадкам радиоактивности после того, как покончит с Мораном. Какова бы ни была причина, он решил покинуть лабораторию в Монпелье. В марте 1894 года Шерлок Холмс, восставший из мертвых, был готов начать заново жизнь в Лондоне.
Глава одиннадцатая
«Я слышу о Шерлоке повсюду»
За три года, пока Холмс отсутствовал, жизнь Уотсона перевернулась с ног на голову. Его жена, в девичестве Мэри Морстен, умерла, когда ей было лишь чуть больше тридцати. Причина смерти нам неизвестна. Возможно, она страдала туберкулезом, но в повествованиях Уотсона на это нет указаний. Нет и свидетельств того, что она умерла родами, разрешившись мертвым ребенком.
Для Уотсона это означало утрату великой любви его жизни. Он любил Мэри «так сильно, как только мужчина может любить женщину», и их краткий брак служил источником огромного счастья для обоих. Теперь доктор вновь стал одинок. Как однажды сказал Холмс, «работа – лучшее лекарство от горя», и Уотсон, вероятно, взял его слова себе девизом. За год до смерти Мэри он сменил практику в Паддингтоне на практику в Кенсингтоне и теперь с головой ушел в лечение больных.
Его карьера писателя также набирала обороты. Как уже говорилось, первые рассказы о Холмсе были опубликованы «Стрэнд мэгэзин» в 1891 году. К тому времени, когда Дойл договорился о публикации в 1892–1893 годах второго цикла историй, известных как «Записки о Шерлоке Холмсе», журнал готов был предложить за них тысячу фунтов (весьма значительная сумма по тем временам).
Дойл, которому не терпелось сосредоточиться на собственной литературной карьере, и Уотсон, не уверенный в своем праве предавать огласке дела своего покойного, как он думал, друга, сомневались, стоит ли печатать следующий цикл приключений, но искушение деньгами оказалось слишком уж велико. Ни один не мог предвидеть оглушительного успеха, какой обретут рассказы о великом сыщике за три года, пока самого Холмса считали умершим.
Уотсон, потерявший двух человек, которых любил больше всего, начал считать себя хранителем памяти обоих. В случае Холмса это означало, что он стал чересчур истово защищать наследие великого детектива. Преувеличенная забота о репутации друга, которого он числил среди умерших, привела к ряду ситуаций, неловких для него и Дойла.
По мере того как росла слава Холмса, Уотсон проникался убеждением, что оказывает дурную услугу его памяти и что Холмс, будь он жив, пришел бы в ужас от того внимания, которое теперь привлекала его персона
[81]. На встрече в кафе «Ройял» Дойл и Уотсон выработали план кампании, призванной, на их взгляд, ввести в заблуждение прессу и подвергнуть сомнению сам факт существования Холмса.
В частности, Дойл начал рассказывать в интервью, что выдумал Холмса как литературный персонаж, списав его с доктора Джозефа Белла, профессора, у которого учился на медицинском факультете Эдинбургского университета.
О Белле Дойл вспомнил в ходе своего самого первого разговора с Уотсоном о Шерлоке Холмсе. Белл был известен не только своим талантом диагноста, но и жутковатой способностью угадывать подробности личной жизни и профессии своих пациентов во время осмотра. В более поздних текстах Дойл описывает Белла в действии, и тот действительно весьма походит на Холмса:
«Ага, – говорил он какому-нибудь пациенту, – вы военный, и притом сержант. Вы служили на Бермудах. Откуда мне это известно, джентльмены? Потому что в приемную он вошел не сняв шляпу, как в лазарет. Значит, он служил в армии. Едва заметная властность в сочетании с возрастом говорит о том, что он был сержантом. Сыпь у него на лбу подсказала мне, что он служил на Бермудах и подхватил заболевание, известное только на этих островах».
Мысль убедить читателей, будто образ Холмса навеян Беллом, казалась Дойлу гениальной, но план почти тотчас же дал осечку. Пресса начала донимать Белла назойливым вниманием, и Дойлу пришлось написать ему письмо с извинениями за ее навязчивость.
Когда Холмс «восстал из гроба» в 1894 году, он обнаружил, что очутился в странном, если не аномальном, положении. Благодаря успеху «Приключений Шерлока Холмса» и «Записок о Шерлоке Холмсе» сыщик стал одним из самых популярных людей Англии. Одновременно уверения Уотсона и его отчет о схватке у Рейхенбахского водопада внушили большинству читателей убеждение, что Холмс отошел в мир иной.
Такое положение дел отвечало сардоническому юмору Холмса, и он сдерживал Уотсона, не поощряя распространение новости, что великий сыщик жив, и даже очень. Б́ольшую часть следующего десятилетия он не позволял своему Босуэллу ни слова проронить в печати о том, что живет и здравствует.
В «Собаке Баскервилей», опубликованной в 1901 году, описано дело, относящееся к концу 1880-х, и лишь в 1903 году «Стрэнд мэгэзин» ошарашил читателей сенсационным известием: Шерлок Холмс не погиб и еще практикует искусство сыска. Разумеется, в эти годы сотни людей знали правду.
Но ни обнародование того, что Холмс вышел целым и невредимым из столкновения у Рейхенбахского водопада, ни растущая слава сыщика не сделали этот факт общеизвестным. Нет сомнений, что для большинства тех, кто в 1903 году прочел рассказ «Пустой дом», это явилось неподдельным сюрпризом.
Как удалось так долго скрывать тайну «воскресения» от широкой публики? Вполне очевидно, что подобная уловка не сработала бы сегодня. Но в конце XIX столетия средства массовой информации переживали пору младенчества. Не было ни радио, ни телевидения. Пресса, хотя и набирала силу, еще не сделалась вездесущей, как в начале XXI века. Журналистов, знавших правду, можно было принудить к молчанию давлением сверху. У Майкрофта имелись влиятельные друзья. Скотленд-Ярд, у которого был свой резон поддерживать мистификацию, также обладал возможностями окоротить любого борзописца, пожелавшего возвестить что-либо городу и миру.
