Как Людочке удалось провернуть этот обмен – стандартную типовую сорокаметровку и облезлую «хрущевку» в отдаленном от центра районе на превосходную квартиру в элитарном доме, каждый метр площади в которой стоил бешеные деньги, – не могла бы объяснить и она сама. Это был один из тех необъяснимых бытовых полтергейстов, которые сопровождали ее жизнь постоянно.
Но вот три месяца назад ее мать неожиданно умерла, успев лишь полгода пожить в новой квартире… Она любила выпить в одиночестве, и однажды, приняв пол-литра коньяка, она пыталась после этого принять ванну, уснула в ней и захлебнулась. Такую версию, по крайней мере, выдвинула милиция. Вода из открытого крана стала переливаться на пол, просочилась на нижний этаж и затопила соседей. Сосед из нижней квартиры, тумбоподобный качок со взглядом стоялого быка, легко вышиб дверь, собираясь вышибить и мозги тому, кто испортил в его квартире потолки, но, увидев в ванне плавающее под водой тело, несколько успокоился насчет потолков, но вечером все же принес Людочке счет за ремонт на скромную сумму в пятьсот долларов.
Людочка срочно отправила близнецов к Серегиной матери и взялась за похороны. Похоронив мать, она осталась одна в огромной пятикомнатной квартире, под самой крышей одиннадцатиэтажного дома из красного кирпича. У нее сдали нервы. Ей каждую ночь мерещилось, что кто-то ходит то по чердаку дома, то по квартире. Она никогда не была экзальтированной дурочкой, легковерно принимающей рассказы о всяких мистических чудесах и нелепостях, но после смерти матери с ней явно что-то случилось. Мистика это была или не мистика, но что-то очень уж похожее начало случаться с нею с ужасающей регулярностью.
Особенно в этой ее замечательной новой элитарной кооперативной квартире. Особенно по ночам, хотя и днем было не передохнуть.
Словом, жизнь была у нее нескучная. Даже слишком нескучная. Я на ее месте предпочла бы хоть слегка поскучать, чтобы остаться в живых.
Дома у нее уже успел взорваться газ на кухне из-за утечки от неплотного присоединения плиты к газовой трубе, как ей позже объяснили в аварийной службе горгаза. Произошло это в полночь, когда она стояла под душем в душевой, той, что рядом со спальней, на другом конце коридора, метрах в десяти от кухни. И это опять-таки спасло ей жизнь, так как от взрыва перегородка между кухней и вторым санузлом, находившимся рядом с кухней, разрушилась, и, если бы она была в нем, неизвестно, что с ней тогда стало бы. Вернее, известно, конечно, но тогда на этом история и закончилась бы, едва начавшись.
Ее преследовали не только слуховые, но и зрительные, и обонятельные галлюцинации. Она теперь постоянно ощущала запах газа. Ночью в окнах ей мерещились какие-то тени. Это на одиннадцатом-то этаже!
Впрочем, ее преследовали не только галлюцинации. Один случай можно было однозначно истолковать как покушение на ее жизнь. Однажды, услышав звонок в дверь, она, осторожно к ней подойдя, посмотрела в «глазок» – без этого она теперь никогда дверь не открывала, – но, никого не увидя, открывать не стала. Едва она отошла на три шага, как в коридоре за дверью раздался сильный взрыв. Обе соседские двери повыбивало с петлями, а ее «Кайзер» устоял.
На улице рядом с ней падали с крыш кирпичи, идущих рядом с ней людей сбивали машины, в троллейбус, в котором она ехала, врезался на большой скорости бензовоз и взорвался. Уж тогда бы ей, казалось, не выбраться – выплеснувшимся из цистерны бензином облило полтроллейбуса, и люди сгорели заживо.
Но с Людочкой, как всегда, случилась вещь невозможная. Во время столкновения ее выбросило через разбитое окно троллейбуса, и, порядком ободрав себе локти и коленки, Людочка отделалась в остальном легким испугом и прогрессирующей с каждым днем манией преследования.
История с бензовозом случилась всего пять дней назад, и Людочка все никак не могла от нее отойти и успокоиться. Время от времени она пугливо озиралась и дергала головой, вызывая смутные ассоциации из глубокого детства – неуловимые мстители, корона Российской империи, капитан Овечкин… На локтях и на коленках у нее красовались не зажившие еще царапины, что придавало ей весьма пикантный вид. Особенно в глазах мужчин, наверное.
– Ну что ж, – сказала я, как только мы вышли из автобуса на конечной остановке в центре города, – ведите меня в эту нехорошую квартиру.
– Конечно, Танюшка, – волновалась Светка, – ты должна посмотреть на все это своими глазами. Ты сама все поймешь. Я верю в твою интуицию…
Что верно, то верно. Соглашусь без ложной скромности. Моя интуиция меня еще никогда, ни разу не подводила. Скорее всего пойму. Хотя не могу сказать, что мне этого очень хочется.
ГЛАВА 2
Интуиция не подвела меня и на этот раз. Едва мы вошли в квартиру, как я поняла, что что-то не так. Существует какая-то опасность для нас всех.
Выйдя из лифта, я несколько приостановилась, так как была удивлена и заинтересована планировкой одиннадцатого этажа. Пока Людочка и Светка возились с ключами, пытаясь справиться со слегка покореженной взрывом металлической дверью известной фирмы «Кайзер», я рассмотрела подробно странное помещение, в которое мы попали.
Просторный холл на одиннадцатом этаже заменял собою, вероятно, лестничную площадку. Размеры этой площадки были таковы, что на ней вполне можно было бы устраивать соревнования по волейболу и бадминтону, если бы не некоторая ограниченность высотой потолка – он был всего метров пять или шесть.
Холл был овальной формы, впрочем, в этом он повторял очень странную форму самого дома. Всего в доме было два подъезда, но одиннадцатый этаж был общим на оба подъезда. И потому еще холл оказался таким огромным, что находился посередине между этажами и в него выходили квартиры обоих подъездов. Двери расположены были как-то кучками по три. Высота же холла складывалась из высоты одиннадцатого этажа и надстроенного над ним чердака или технического помещения. Причем над самим холлом чердака не было, над ним была непосредственно крыша, бетонные плиты, замаскированные фальшивым потолком.
Двенадцатый чердачный, или технический, этаж представлял собою, таким образом, широкое кольцо вдоль периметра дома. Часть чердака занимали солярии и вторые уровни квартир одиннадцатого этажа, не занятое ими пространство составляло собственно чердачное помещение.
Ту сторону холла, в которой была расположена дверь в квартиру Людочки, я угадала сразу, впрочем – что там было и гадать: следы взрыва указывали на это безобразными пятнами на стенах вокруг трех дверей. Средняя вела, очевидно, в Людочкину квартиру.
Людочка разобралась наконец с дверными замками. Дверь оказалась запертой всего на один из трех существующих в ней замков, хотя Людочка уверяла, что, уходя, запирала ее на все три. Говорила она об этом очень уверенно, но странным образом в ее голосе одновременно присутствовали и нотки неуверенности.
Это меня сразу насторожило. Я поняла уже, что на слово Людочке верить нельзя. То есть ни одно произнесенное ею слово нельзя принимать на веру, потому что разобрать, когда она врет, а когда говорит правду, не было никакой возможности. На лице у нее постоянно присутствовала какая-то подвижная маска независимой невозмутимости, даже в тех случаях, когда она сообщала вам заведомую ересь, странную даже ей самой.
