1
Игра случая
Россия, 2 cентября, вечер
Марк Ставров захлопнул дверцу «Форда», заложил руки в карманы брюк и недовольно покосился на охранников. Те, подняв капот, с детской увлеченностью разглядывали внутренности автомобиля. Иногда из-под капота выпрыгивал луч фонарика, а телохранители выпрямлялись и вполголоса переговаривались. Вечер выдался настолько тихий, безветренный, что все звуки вокруг слышались отчетливо. Потому Марк и уловил рев мотоцикла еще издали, отчего нервы натянулись. Вскоре мимо промчался мотоцикл, остановился неподалеку, мотоциклист вбежал в продуктовый магазин. Марк почувствовал облегчение и нетерпеливо спросил:
– Ну что там?
– Кажется, все в норме, – ответил Кеша, не высовывая головы из-под капота. – Свечи надо проверить. Леха, дай-ка перчатки.
Леха обошел машину, открыл багажник. Оба телохранителя умеют многое. Леха по собственной инициативе выполняет обязанности водителя, Кеша ремонтирует транспорт и бытовую технику, экономя боссу деньги. Марк не скупится, оплачивает их работу с лихвой, потому что знает: скупость, бывает, стоит жизни, тогда все сокровища мира уже не понадобятся. Ставров доверяет им, как себе, сейчас ведь мало найдется людей, которым можно доверять, а ему повезло.
– Надолго? – спросил он.
– Быстрее, чем есть, не будет, – сказал Леха неестественно тонким голосом, шествуя к Кеше с вязаными перчатками в руках. Из-за высокого тембра многие ошибочно принимают его за голубого, а Леха мужик во всех смыслах, кроме голоса. Он отдал перчатки Кеше и бросил Ставрову: – Вон бар, зайди выпей, а не стой у нас над душой.
Марк повернулся. Напротив мигала неоновая надпись: «…ар ор». Усмехнувшись про себя светившейся нелепости, Марк побрел на огонек. У входа задержался и поднял голову. Оказалось, что бар называется «Бор», просто начальные буквы слов не загорелись. Внезапно на плечо легла тяжелая рука, а хриплый голос произнес:
– Вот я тебя и поймал!
Грудь обожгло кипятком, затем кипяток распространился по рукам и ногам, пульсировал в висках, но, не найдя выхода, вернулся назад к сердцу. Ставров не потерял способности мыслить, а мысли проносились одна страшней другой: «Все. Конец. Так глупо». Тяжелую руку и хриплый голос Марк мгновенно связал с выстрелом в начале мая и со всеми последующими событиями. Сейчас он ждал второго выстрела, которого тогда, в мае, так и не услышал, однако понимал, что когда-нибудь это случится. Единственное, чего хотел в данную минуту, так это посмотреть в лицо человеку, который его убьет…
Париж, этот же сентябрьский вечер
Мелкие пузырьки дешевого вина, прилипшие к внутренним стенкам стакана, ловили электрический свет, придавая рубиновому цвету искристость. Выпив половину красной кислятины, Володька поморщился, но потом с приятным ощущением усталости откинулся на подушку.
Через открытое окно влетал в маленькую каморку свежий воздух и гул ночного Парижа. Днем отсюда виден лишь внутренний двор, ночью – зияющая чернота внизу да стена напротив. В это время суток можно с трудом разглядеть одни мусорные баки внизу, где в недавнем прошлом он частенько отыскивал ужин. Кстати, давнего прошлого у него нет. Нет, прошлое, конечно, есть, как у всякого человека, но в двадцать три года о нем не задумываются, в нем не путаются, оно не приносит ни радости, ни сожаления.
Володька – оригинальный субъект: откровенный, независимый, вспыльчивый, немного авантюрист и не умеет жить по распорядку обывателей. Еще талантливый, это, пожалуй, в нем главное.
День выдался умопомрачительный. Уж каким образом удалось попасть на выставку молодых художников – одному богу известно, в которого он не верит. Устроители выставки взяли три его работы из шести. Три картины проданы! О таком успехе можно только мечтать, хотя художник из России был уверен в нем. Конечно, не без помощи Влада, работающего во Франции рекламным агентом. Сегодня открылся путь на вершину, к славе!
На выставке… О, это что-то! Ничего подобного в России не бывает. Ну, во-первых, молодому дарованию попасть на престижную выставку хренушки дадут динозавры из Союза художников, захватившие Олимп еще в застойные времена. А если ты к тому же из провинции, на тебя вообще смотрят как на червяка, попавшего в тарелку. Во-вторых, ты обязан считаться с их вкусами, с их мировоззрением, что просто невыполнимо, если хоть немного талантлив. А в-третьих, вопросы: «Где учились?.. Ах, всего-то худшкола… Сколько персоналок?.. Ах, ни одной…» и тому подобная дребедень – унижают и бесят. В России талантам делать нечего, закопают и землю притопчут, чтобы следов не осталось, – таково убеждение Володьки. В лучшем случае дадут краски и жратву, чтобы не подох, а потом… Короче, он на это дело посмотрел и послал всех открытым текстом (он парень простой, из глубинки, чего с него взять?). Накопил денег на загранпаспорт, добрые люди – есть еще такие – дали кое-какие адреса, и отвалил пешкарусом в Париж. Добирался как «руссо туристо», с рюкзаком за плечами и гитарой под мышкой, которой добывал на пропитание, горланя русские песни. Добрался!
От своих работ на выставке держался поодаль, но так, чтобы видеть. Они находились в окружении мазни, «выдержанной в цвете»: то оттенки красного ужаса с желтым кошмаром вперемешку, то сине-зеленая мертвечина. Все эти «новшества» à la примитивизм с изломанными линиями и яйцами вместо голов вызывают блевотину. А в его работах сила, обилие красок, надежда и обреченность одновременно, образное решение, да и рисунком владеет отлично, что в наше время редкость. Конечно, работы Володьки привлекали посетителей. Попадая в зал, прежде всего подходили к его картинам, долго рассматривали, переговаривались и… ОТХОДИЛИ! Ух, Володька ненавидел в тот момент зажравшуюся публику, этих чванливых снобов, которые, как и в России, делают вид, что шибко грамотные в искусстве. Им нужно ИМЯ! А у Володьки нет имени. «Да, черт вас дери, не рождаются же люди с именем сразу!» – хотелось закричать на всю галерею. Он впал в отчаяние. Ведь ради этого дня столько вынес, стал натуральным аскетом. Домой топать опять пешком и на автостопе? На носу осень. У них, во Франции, тепло, а у нас через неделю в спальном мешке без теплой одежды на голой земле-матушке не заночуешь. И в кармане нет ни одного французского гроша. Ну, ни одного! Совсем.
Не так представлял настоящих ценителей, воображение рисовало иную картину. Пораженные посетители стоят безмолвно со слезами на глазах перед его полотнами. Растет толпа… Кто-то протискивается вперед, кто-то ищет автора, все безумно хотят заполучить его работы. Тут же начинается аукцион. Володька вынужден съездить за тремя картинами, которые забраковали устроители, а теперь готовы с юного живописца пылинки сдувать… Классно! Этот бред видится каждому художнику, пусть не врут, что прежде всего творчество, а остальное – мишура.
Он давал уже клятву больше никогда в жизни не брать в руки кисти, даже карандаш! Но его отвлек подошедший администратор или бес знает кто, затарабанил на своем французском языке. Находясь во Франции больше трех месяцев, Володька едва усвоил слов сто, пополнял лексикон с трудом, а быструю речь французов вообще не разбирал. Тот самый Влад, один из списка адресатов, полученного в Москве, пропихнувший работы на выставку, очутился рядом и перевел:
