Предместье Парижа, прошло несколько дней (16 октября)
Она приходила спозаранок, а уходила на закате. Луиза здорово усвоила, каким образом выдуривать желаемое. Устав от неподвижного сидения, она вдруг вставала и бралась за одежду, тогда Володька усаживал ее на место с помощью конфет или столовой ложки конфитюра, недовольно ворча:
– Такая маленькая, а столько трескаешь! Куда в тебя помещается? Меня от одного вида сладостей уже наизнанку воротит, а ты… как прорва. Кишки не слиплись, а, Луиза? Не понимаешь? И хорошо. Что, еще?! Да на, ешь, зарабатывай диабет, черт с тобой.
Запасы пополнял на площади в центре городка, куда бегал во время перерывов, давая отдохнуть Луизе. Кстати, она выставила свое условие: писал Володька обнаженным по пояс. То ли ей приятно было на него смотреть, то ли таким образом чувствовала равенство между ними – кто знает. Собственно, Володьке плевать, пусть любуется. Иногда, когда особенно спорилась работа, он пел, что тоже очень нравилось Луизе. Она как-то по-особенному замирала и с неописуемым восторгом смотрела на него, а тому нужны были перемены ее настроений, поэтому пел до сипоты.
Однажды около полудня послышались гудки и шум мотора. Кто-то подъезжал к вилле. Ух, некстати! С молниеносной скоростью Володька помог одеться растерянной Луизе и едва успел набросить покрывало на холст. В гостиной шумною толпой появились Влад, Полин с двумя бумажными пакетами с едой и две девушки – худые и высокие.
– Привет, Модильяни! – громко возопил Влад.
Ну, этот всегда comme il faut. Бежевый костюмчик, туфли в тон начищены до сияния, шейный платок, означающий, что собрался Влад не на раут. Окинув взглядом голого по пояс Володьку и Луизу, торопливо закручивающую седые волосенки в пучок, подозрительно, но с шутливым оттенком, спросил:
– А чем вы тут занимаетесь?
– Развратом, – мрачно заявил Володька.
– Зная твою прибабахнутость, – рассмеялся Влад, – ничему не удивлюсь.
– А я, наивный, мечтал тебя поразить… Луиза, maintenant vas (теперь иди).
– Ба! Наш Ренуар зачирикал наконец по-французски!
Влад захлопал в ладоши, провожая краем глаза сморщенное создание, убегающее от чужих. Володька парировал:
– Чтобы общаться с Луизой, язык знать необязательно. Уверяю, тебя она не захочет понимать, несмотря на твой исключительный французский.
– Не беда, она тоже не в моем вкусе. (Надо полагать, Влад сострил.) Ну-с, посмотрим, посмотрим… Полина, вилла восхитительная.
Володька терпеть не может подобные прилагательные. Восхитительная, обворожительная, изумительная… Словечки не вяжутся с веком технократии и растущей черствостью гомо сапиенсов. Лично он допускал некоторые высокопарности, но не вслух, а про себя. Полин встала у завешенного холста:
– Ты начал работать?
– Да так, проба пера, – замялся Володька, наблюдая за двумя девицами, расположившимися на софе и сунувшими нос в ЕГО эскизы. Нахалки. – В общем, ничего пока стоящего…
– Посмотреть можно? – спросила Полин и протянула руку к покрывалу.
– Нет! – прыгнул к ней Володька.
– Да покажи, светик, не стыдись, – пропел Влад, чтобы ему…
– Дуракам полдела не показывают, – отрезал Володька, забирая пакеты у Полин.
– Полина, нас, кажется, наградили комплиментом? – шутливо обиделся Влад. – Нас назвали дураками? Или я ослышался?
– Не огорчайся, Влад, – улыбнулась она, – ты же знаешь Володю, он человек импульсивный. Неси пакеты на кухню, я сейчас принесу еще.
– Можно взглянуть на второй этаж? – спросил Влад.
Не дожидаясь разрешения, легко, изящно и черт его знает еще как взлетел по лестнице. Володька с красноречивым укором посмотрел на Полин, затем поплелся на кухню. На работе можно поставить крест, по крайней мере, дня на два. Два дня коту под хвост! Ладно бы, Полин приехала, ее просто-напросто отправил бы назад в Париж. Но какого дьявола приволокла Влада, фальшивого, льстивого и… и… короче, не лучшего представителя двуногих. А эти две? Разлеглись…
– Я буду мстить, и месть моя страшна, – бормотал под нос Володька, выставляя на стол банки, бутылки, свертки.
Вот и Полин. Перекладывает содержимое пакетов в холодильник. Володька, сложив руки на груди и прислонясь к стене плечом, загадочно улыбался.
– Что стоишь? Помоги, – рассердилась она. Некоторое время молча убирали еду в холодильник. – Почему ты босиком? Почему без рубашки?
– Так хочет Луиза.
– Ты пишешь портрет Луизы?
– Я бы сказал… выполняю твой заказ.
– Но я хотела совсем другое…
– Ты же еще не видела, чего паникуешь?
– Действительно… – усмехнулась она. – Мы, кажется, не вовремя?
– Кажется. (Помолчали.) Ты с Владом на «ты»? Уже?
– Да, так проще. А почему тебя это удивляет?
– Я бы сказал – возмущает. Ему протяни руку – откусит полтуловища и не поперхнется. Кто эти две?
– Натурщицы. Я обещала привезти…
– Стоп, стоп, Полин. Ты навязываешь мне свой вкус?
– Тебе разве навяжешь? Просто решила разбавить твое одиночество…
Володька вдруг закудахтал, давясь смехом:
– Йоперный балет! Так ты мне шлюх с доставкой на дом?..
Полин в гневе замахнулась, намереваясь ударить наглеца, но у того отличная реакция, он на лету успел поймать руку и прижал Полин к стене:
– Не надо бить меня. Знаю, я плохой мальчик, но смирись.
– Ты забываешься! Пусти! – вырывалась она из железных тисков.
– Перестань играть роль мамочки, ты старше меня на каких-нибудь пять лет.
– На десять! – яростно огрызнулась она полушепотом.
– Ах, как много! Большой разницы между нами не вижу. Чего ты боишься? Я ведь нравлюсь тебе, Полин. Почему ты не хочешь честно признаться?
– Ты бываешь невыносимым!
– Разве? – Володька вблизи рассматривал гневное лицо Полин.
В толпе такое лицо может привлечь внимание всего на миг, особой красоты в нем нет, но все же необычное, с тонкими чертами и плавными линиями, а вблизи магически притягательное. Четкий разрез глаз, немного раскосый, углы поднялись вверх к вискам, лисий разрез; радужная оболочка обведена тонким черным кругом, а внутри цвет ясный, золотистый. Ресницы черные, без косметики, хотя кто этих баб разберет, как они ухитряются выглядеть естественными, это лишь одному черту известно. Потрясные глаза и так сверкают злостью! Даже брови сведены в одну линию. Брови почти прямые. Нос идеальной формы, тонкий, прямой. Губы в пропорции с высоким лбом… Это надо быть кретином: прижать женщину к стене, ощущать ее тепло и дыхание, а думать о пропорциях! Ее целовать надо безжалостно!
