Что касается Яна, то официально было объявлено, что он умер своей смертью.
Он не был казнен или забит до смерти, как другие интеллектуалы, поэтому не было нужды выявлять обстоятельства его последних дней жизни. В те годы подобным образом умерли многие. Никто не беспокоился о нем. Ничего не было сделано для него и в первые несколько лет после культурной революции.
В начале восьмидесятых годов власти издали документ под названием «Поправки к кампании критики правых элементов в пятидесятых годах», в котором говорилось, что очернение огромного числа интеллектуалов было ошибкой, хотя «в это время были некоторые люди, вынашивающие злобные планы против правительства». В любом случае выжившие больше не считались правыми, поэтому в праздники они как ни в чем не бывало запускали фейерверки. Был снят фильм о тех правых, кому посчастливилось найти свою любовь во время осуждения, и кто каким-то чудом выжил и теперь должен принести себя в жертву ради построения социализма.
В запоздалой поминальной службе с Яна посмертно был снят ярлык правого и он был назван «товарищем Яном». Мало кто из его коллег посетил ту поминальную службу. Некоторых из них не позвали, потому что руководство школы было уверено в том, что люди, должно быть, уже позабыли его. На поминальной службе смерть Яна была названа «печальной и серьезной потерей современной китайской литературы». Об этом событии было сообщено в местной газете.
Хотя был еще один случай, не получивший освещения. Цяо Мин, один из главных руководителей школы, тоже пришел на поминальную службу. Инь со злостью плюнула ему в лицо. Люди поспешно разняли их. «Прошлое есть прошлое», – сказали ей и ему.
Жизнь текла как обычно. Она осталась одна и занималась правкой рукописей стихов Яна. Шанхайское издательство опубликовало собрание его сочинений. Но это все до того, как был напечатан роман «Смерть китайского профессора», когда о Яне снова заговорили, точнее, о романтических отношениях между Инь и Яном.
Вот суть истории, – сказала Пэйцинь в конце своего рассказа. – Все, что я тебе сказала, основано на информации, собранной мной в библиотеке из рецензий и из воспоминаний очевидцев.
– Есть что-нибудь еще?
– Ну, есть много откликов о книге.
– Расскажи мне о них.
Некоторые верили, что история их романа очень правдива. А кто-то даже обвинял ее в его смерти. Не будь их отношений, руководство не стало бы «взъерошивать перья» и преследовать его. Он мог бы выжить. – Пэйцинь уселась поудобнее и прижалась к плечу Юя. – Кто-то совсем не верил в историю. По одной простой причине: в кадровой школе не было места для романтической любовной истории. Спальные комнаты были тесными, и они не могли найти другого места, чтобы встречаться, даже если бы у них было желание и энергия. Не говоря уже о политической атмосфере. Руководство кадровой школы могло быть более бдительным.
– Так что ты думаешь о книге?
– Когда я прочитала ее в первый раз, у меня сложилось неоднозначное впечатление. Некоторые части мне понравились, остальные нет. Хоть я и люблю поэзию Яна, тем не менее была разочарована.
– Правда? Ты не говорила мне об этом.
– В начале семидесятых я прочитала многое из его стихов, и ты знаешь, было небезопасно обсуждать их.
– Но я все-таки не пойму, почему ты была разочарована. Это ее книга, не его.
– Не смейся, но я думаю, он заслуживает большего, а мое первое прочтение могло быть предвзятым.
– Ты имеешь в виду кого-то лучше той женщины на фотографии, на задней стороне обложки книги – сморщенной женщины среднего возраста в очках? – спросил Юй.
– Не знаю. Эта книга могла быть лучше, – сказала Пэйцинь. – Мне не нравится чрезмерно детализированное описание организации хунвейбинов. Это совсем неуместно. И потом, некоторые из этих описаний вызвали у меня отвращение.
– А что с ними было не так?
– Некоторые моменты там очень трогательные, некоторые похожи на мелодраму, что-то вроде страстно влюбленных тинейджеров. Сложно представить, что человек в таком возрасте и такого опыта может быть таким наивным.
– Что ж, в те годы люди хватались за все, – сказал Юй. – Они вынуждены были хвататься за любую соломинку, чтобы сохранить некое сходство с человеком. Это, должно быть, касалось и ее и его.
– Может быть, так оно и было, – согласилась Пэйцинь. – Возможно, я была без ума влюблена в его творчество. На этот раз, зная всю их подноготную и прочтя книгу во второй раз более внимательно, я поняла, что Инь, судя по всему, проявляла о нем большую заботу. То, что была чересчур эмоциональной, должно быть, плохо сказалось на ее писании. Она была женщиной, имеющей чувство жалости.
– Я тоже так думаю. – Юй потянулся к пачке сигарет, лежащей на прикроватной тумбочке.
– Пожалуйста, не надо, – сказала Пэйцинь, повернув голову, чтобы посмотреть на будильник, который стоял там же. – Мы так долго говорим о других…
Под одеялом он почувствовал ее пальчики, касающиеся его кожи. Это было так же, как в те годы в Юньнани, где позади их лачуги журчал ручеек.
Он прочитал в ее глазах желание и переложил подушку со спинки кровати. Это была одна из тех редких ночей уединения, когда они не пытались сдерживать дыхание или стараться делать как можно меньше звуков и движений, потому что слились друг с другом.
Потом он долго держал ее за руку, с большой любовью, очень долго.
К его удивлению, Пэйцинь стала едва заметно похрапывать. Это случалось тогда, когда она сильно уставала. Наверное, за последние несколько дней она допоздна читала. Ради него.
Все эти годы жизнь Пэйцинь была полна сюрпризов.
Иногда он удивлялся, ведь она могла прожить совсем другую жизнь. Милая, талантливая, их пути могли и не пересечься вовсе, но вообще-то Юй был благодарен культурной революции. После стольких лет национальной катастрофы она все еще была с ним, даже сейчас присоединилась к нему, чтобы вести расследование.
Несмотря на все разочарования жизни, Юй считал себя счастливчиком.
Но вдруг его охватило беспокойство. Это было не только из-за Инь и Яна; это было что-то смутное и к тому же личное. Он понял, что никто не может предвидеть, будет ли в Китае другая культурная революция.
Надо было спать, а в его голове роились странные мысли. К счастью, Пэйцинь не писательница – это была одна не до конца сформированная мысль, с которой он наконец-то в ту ночь заснул.
9
Старший следователь Чэнь проснулся от резкого, раздражающего звука будильника, стоящего на прикроватной тумбочке. Ему хотелось сдаться, хотя его все еще мучили сомнения в правильности его решения, и он не знал, как быть.
Он поднялся, протирая глаза. За окном на улице все еще было пасмурно.
«Это не мое расследование», – сказал он себе еще раз. Юй делает все, что в его силах. На этом этапе его вмешательство уже не повлияет на результат. Сейчас приоритетом для него должен стать лежащий на столе перевод проекта «Новый Мир».
