В таком ресторане-шикумэне будет создана приятная семейная атмосфера. Помещения-«крылья» будут использоваться как столовые, маленькие комнатки здесь и там – как отдельные кабинеты. Пребывание в таком доме, даже без упоминания о контрасте между прошлым и настоящим, будет здорово усиливать тему «Нового Мира».
Во внутреннем дворике также можно проводить романтические вечера за бокалом вина или чашкой чая.
В его памяти всплыл отрывок из древнего стиха:
На небе полная луна,
как будто на гвозде она.
И осень ясную во глубине двора
раскидистая ветвь скрывает.
Распутать прошлое нельзя, а жаль.
Отрезать проще ведь бывает.
И расставания печаль
на сердце тяжестию ляжет.
Эти строки из стихотворения Яна были заключительными в рукописи. В одну из ночей, когда все остальные семьи в шикумэне спали, Инь, одинокая женщина с разбитым сердцем, могла выйти в этот самый дворик и читать их себе.
Чэнь бросил окурок и, пройдя по коридору, вышел через заднюю дверь, при этом он задержался и несколько раз закрывал и открывал дверь. Кто-то ведь мог прятаться за дверью, которая открывалась в сторону лестницы, и мог быть просто не замечен людьми, которые спускаются по лестнице.
Снаружи Креветочница была всегда на виду, но ее бамбуковый стульчик стоял в переулке, где-то в трех или четырех шагах от него. На улице было холодно. Женщине было непросто сидеть здесь каждое утро и работать, когда ее пальцы замерзали от заиндевевших креветок, за мизерную плату в два-три юаня за час. Он подсчитал, что ее месячный доход равен деньгам, которые ему заплатят за час его перевода.
Чэнь вдруг вспомнил две знаменитые строчки Бай Цзюйи, писателя Танской династии. «Какие у меня заслуги – с моим месячным доходом в шесть тысяч цзиней риса?» В то время, когда множество людей не могли досыта наполнить брюхо, этот заработок был почти царским.
Постоянно обсуждаемой темой среди китайской интеллигенции была тема нечестного распределения богатства в обществе. Но товарищ Дэн Сяопин, возможно, был прав, заявив, что некоторым китайцам можно разрешить первыми стать богатыми в их социалистическом обществе, и богатство, которое они накопили, «просочится» в массы.
Как появлялись деньги у таких выскочек, как Гу, одному небу известно. Несмотря на то что в девяностых годах Китай все еще оставался социалистической страной, с вечным уклоном на тоталитаризм, для общества в целом пропасть между богатыми и бедными быстро и опасно увеличилась.
Чэнь начал подниматься по лестнице. Было темно, он на ощупь наступал на каждую ступеньку. Для незнакомца было нелегко идти по этим ступенькам не спотыкаясь. Здесь нельзя было обойтись без света, даже в середине дня. Однако в таких зданиях, где живет столько семей, подсчитать плату за электричество было бы очень тяжело.
Некоторые комнаты на каждом этаже, очевидно были разделены временными перегородками, подумал Чэнь. В двухэтажном здании жило шестнадцать семей, всего около сотни жильцов. Если бы Юю каждый жилец казался потенциальным подозреваемым, то ему надо было бы уходить с работы, как несправившемуся.
Чэнь не мог не войти в комнату Инь, хотя он и не намеревался делать этого, ведь Юй уже провел тщательный осмотр.
Ему стало грустно, когда он подумал об одинокой женщине, чью смерть он должен теперь расследовать более усердно. Мебель уже покрылась тонким слоем пыли, которая каким-то непонятным образом делала все предметы ему знакомыми. Лежала пачка старых журналов, в которых были закладки. Он полистал их и обнаружил, что на каждой помеченной странице были стихи Яна, которые позже появились в сборнике. Высоко на пожелтевшей от времени стене все еще висела картина, написанная в традиционном китайском стиле, на которой были изображены две канарейки. Больше ничего, что относилось бы к Инь, в комнате не было.
Комнату, в которой жила Инь, в среде писателей называли «тинцзыцзянь» – «место, где слышишь слово». Были писатели, не вылезавшие из нищеты и не имевшие возможности снимать хорошие комнаты, не только в тридцатых, но и в девяностых годах. Комната тинцзыцзянь – это пространство в доме, которое только символически можно было назвать жильем. Оно располагалось между двух этажей и с трудом подходило для проживания.
Его удивляло и само помещение, и возможность что-то делать в такой комнате, и то, что комнату идеализировали в художественных произведениях. В прошлом тинцзыцзянь не казались такими гламурными, но теперь вызывали ностальгию. «Мысли волшебным образом созревали в памяти». Это строчка из стихотворения какого-то русского поэта, но Чэнь не смог ее понять, когда прочитал в университетские годы. Он смог осмыслить ее лишь много лет спустя.
Чэнь стал прохаживаться по тинцзыцзянь, хотя для этого было не так уж и много места. Он хотел собраться с мыслями.
Для Инь было не просто творить здесь. Здесь вообще все было не просто, по той причине, что люди то и дело спускались и поднимались по лестнице, отовсюду исходил шум, а воздух был наполнен различными запахами. Вот и сейчас с кухни шел неприятный резкий запах от соленой рыбы, скворчащей на сковородке. Он поморщился.
Чэнь подошел к окну и осторожно облокотился на подоконник, с которого облезла почти вся краска.
Единственным преимуществом для писателя в этой комнате было окно, расположенное ниже второго, но выше первого этажа, почти на уровне глаз, из которого открывался вид на всю суматоху и толкотню переулка, такого близкого и одновременно далекого.
Несмотря на холодную погоду, в переулке было несколько жителей. Они перекатывали в руке шарики, разговаривали и между делом ели, обмениваясь тонкими кусочками жареной свинины и свежеприготовленной рыбы. Чэнь не мог понять, был ли это поздний завтрак или ранний обед. Мимо них то и дело сновали продавцы, предлагая различный товар, развешанный на жердях, которые они несли на плечах. Прошел пожилой мужчина с уткой в руках. Чэнь увидел, как он остановился, чтобы напоить ее из лужи, а потом быстро засеменил, исчезнув, как облако. Возможно, перед глазами старика предстала картина приготовленной утки политой маслом и обсыпанной семенами кунжута Он крепко схватил за горло беспомощную птицу, при этом его лицо выражало полное удовлетворение. Может, это мистер Жэнь, экономный гурман? Старший следователь Чэнь только потом вспомнил, как мистер Жэнь говорил ему, что почти не готовит дома.
Чэнь еще раз взглянул на крутой изгиб переулка, на угол, где сейчас на бамбуковом стульчике сидела Креветочница, с теми же пятнами на одежде, с тем же большим тазом возле ног, наполненным сверкающей рыбной чешуей. Наверное, она договорилась с еще одним продуктовым магазином.
Когда он спускался по лестнице к черному входу, он обратил внимание на почти скрытое от глаз пространство под лестницей.
В шикумэне любая неиспользуемая площадь была на вес золота. Поскольку не нашлось семейства, претендовавшего на место под лестницей, здесь устроили что-то вроде кладовки, куда сносили ненужные вещи, хотя, по мнению некоторых, они имели некоторую ценность: сломанный велосипед семейства Ли, трехногий ротанговый стул Чжанов, труба печи Хуанов. Чэня заинтересовало то что это место было закрыто чем-то вроде занавеса из какой-то тяжелой материи, возможно бывшим дорогим гобеленом, который за давностью лет и под воздействием дыма от угольных печей потускнел.
