До 1949 года Шанхай называли «городом, который никогда не спит», а набережную – «складками яркого свернутого пояса».
Дойдя до моста Вайбайду, Чэнь остановился. От реки тянуло мазутом и мусором, хотя вода была уже и не такая черная; в ней отражались неоновые отблески. Он перегнулся через парапет. К арке моста подходил буксир.
Чэнь попытался разобраться в мыслях, теснящихся у него в мозгу.
Он раздавлен, уничтожен, хотя и не признался в том в разговоре с Ван. Его добило то, что уголовному преступлению приписали политический смысл. Оказывается, он, сам того не желая, принял участие во внутрипартийной борьбе.
Дав старт экономической реформе, Дэн Сяопин способствовал повышению своих более молодых сторонников, так называемых реформистов. Кроме того, был принят закон о выходе на пенсию старых руководящих работников. Руководителей высшего звена закон не касался, однако он весьма чувствительно задевал интересы партработников рангом ниже. У реформы Дэна нашлось много противников. После недоброй памяти событий лета 1989 года Дэн вынужден был умаслить «старую гвардию» – как уже вышедших на пенсию, так и ожидавших отставки партработников. Некоторые их привилегии были восстановлены. С тех пор ситуацию можно было охарактеризовать словами «шаткое равновесие». Новый лозунг – «политическая стабильность» – не сходил со страниц органов партийной печати.
Однако достигнутое равновесие легко было поколебать. «Старые кадры» ревностно относились к каждому новому шагу реформистов. Они расценили расследование в отношении У как атаку на себя. У поехал в Пекин жаловаться своим покровителям. Принимая во внимание его связи, можно было предположить, что он без труда добьется желаемого исхода. И вот результат не заставил себя ждать. Свидетельств тому немало. Вызов из комиссии по проверке дисциплины. Разговор с секретарем парткома Ли. И слежка за ним, организованная сотрудниками МОБ.
Нельзя трогать старого партийца У Бина, который сейчас лежит без сознания с кислородной маской в больнице. Неприкосновенен не только он сам, но и его особняк, его машина и, естественно, его дети.
Если Чэнь будет упорствовать, скорее всего, дело Гуань Хунъин станет его последним делом.
Может, все-таки прекратить расследование?
А может, уже слишком поздно…
Если уж угодил в черный список, обратного пути нет. Интересно, долго ли еще секретарь парткома Ли будет защищать его?
Скорее всего, нет, ведь его падение затронет также и самого Ли. Чэнь был уверен: Ли, опытный политикан, не станет поддерживать заведомого неудачника.
На него уже завели дело – в отместку за то, что он копает против У Сяомина. Что ждет его впереди?
Долгие годы «трудового воспитания» в провинции Цин-хай, тюремная камера или даже пуля в затылок. Возможно, сейчас он слишком драматизирует события, но в одном можно быть уверенным: из управления его выкинут.
Положение безнадежное. Ван попыталась его предостеречь.
Ночью на набережной так хорошо – так мирно дышится!
За его спиной, на той стороне улицы Чжуншаньлу, высится отель «Мир» с черно-красной крышей с башенками. Еще совсем недавно Чэнь мечтал, что обязательно пригласит Ван в тамошний джаз-бар. Они будут слушать импровизации пианиста и саксофониста; наблюдать, как официанты с салфетками, перекинутыми через руку, разносят гостям коктейли – «КровавуюМэри», «Манхэттен», «Черныйрусский»…
Теперь об этом не может быть и речи.
За нее Чэнь почему-то не беспокоился. У молодой, красивой и умной Ван полно «нужных» знакомых. Рано или поздно она сумеет раздобыть и паспорт, и выездную визу, и билет на самолет японской авиалинии. Наверное, она права, что решила уехать. Будущее Китая непредсказуемо.
В Токио она станет прекрасной женой. Будет носить легкое шелковое кимоно, стоять на коленях на циновке и подогревать чашку сакэ для мужа… На фоне заснеженной вершины Фудзиямы розовеют цветки сакуры…
Ночью, услышав случайный пароходный гудок, вспомнит ли она о нем – далеком, на том берегу моря, по ту сторону гор?
Чэнь вспомнил несколько строк Лю Юна, написанных в эпоху Сун:
Завтра похмелье пройдет; Где окажусь я?
Там, у реки, где растут плакучие ивы,
Тонет в воде луна. С утра поднимается ветер…
Годы пройдут – далеко-далеко я буду,
Далеко от тебя.
Я увижу много красот,
Но зачем мне они?
Нет тебя рядом – ничто мне не мило.
Только с
ним все наоборот. В стихотворении Лю покинул любимую, а в жизни – Ван покидает его.
Стихи Лю считаются классикой. Однако жизнь поэта не была легкой. Он был богат, но разорился; пил, мечтал, прожигал жизнь в борделях. Говорили даже, будто любовные стихи его губили. При жизни Лю был презираем современниками; истинные конфуцианцы гневно обличали его пороки. Лю умер в нищете; за ним ухаживала лишь бедная проститутка, которой нравились его стихи. Впрочем, возможно, образ спутницы у смертного одра был вымышлен. Кубик сахара в чашке горечи.
Вернется ли Ван когда-нибудь на родину – счастливая, процветающая женщина? Что станется с ним к тому времени? Он больше не будет старшим инспектором. Обнищает, как Лю. В зарождающемся материалистическом обществе кому нужен книжный червь, не способный ни на что, кроме писания сентиментальных стихов?
Чэнь вздрогнул от неожиданности: большие часы на здании шанхайской таможни заиграли новую мелодию. Мелодия была незнакомой, но понравилась ему.
Когда он учился в старших классах, часы отзванивали другую мелодию – «Алеет восток». То была песня, посвященная председателю Мао.
Времена изменились.
Тысячу лет назад Конфуций сказал: «Время утекает, как вода в реке».
Чэнь всей грудью вдохнул летний ночной воздух, словно выбираясь из бурного потока. Он повернулся и направился на Центральный почтамт.
Центральный почтамт Шанхая, расположенный на углу улицы Сычуаньлу и улицы Чапулу, работал круглосуточно. На входе, как положено, сидел привратник – даже в столь поздний час. Чэнь кивнул ему. В просторном зале стояли длинные дубовые столы, за которыми можно было писать, но сейчас старший инспектор увидел лишь нескольких людей, сидящих перед телефонными кабинками – они ждали междугородних и международных звонков.
Чэнь присел за стол и достал бланк с шапкой управления. Как удачно, что у него при себе оказался такой бланк! Он не хочет, чтобы письмо носило личный характер. Дело серьезное. В интересах партии.
Лишь только начав писать, он изумился: слова как будто полились сами собой. Он сделал паузу только однажды, когда поднял голову и посмотрел на висящий на стене плакат. Плакат напомнил ему другой, виденный много лет назад – черный дрозд, парящий над горизонтом и несущий на спинке оранжевое солнце. Под картинкой тогда было написано: «Что будет, то будет».
