Люба промолчала, вспомнив Снежанну и недавний разговор о браке. Потом, молча, кивнула. Стас тему развивать не стал.
Спустя три часа она уже звонила в квартиру Олега Варягина, прикидывая, как бы поделикатнее начать этот разговор. Снежанна права: простить такое трудно, даже любимой женщине. И даже в случае полного прощения впоследствии все равно могут возникать семейные скандалы. Когда люди раздражены и злятся друг на друга, они, не стесняясь, бьют в самое больное. А Снежанна – натура тонкая, чувствительная. Может, им вообще не надо сходиться, Олегу Варягину и Снежанне? Что было, то было, а любовь… Проходит и любовь. И боль проходит.
– Вы?!
Он стоял на пороге, какой-то расстроенный или раздраженный. Люба никак не могла уловить настроение Олега Варягина.
– Случилось что-нибудь? – спросила она.
– У меня гости. Заходите.
«Брат?» – тут же подумала Люба. Но человек, сидевший в гостиной, был уже немолод. Глубоко посаженые глаза, будто выщипанные и почти незаметные брови, большие залысины, причем редкие пряди зачесаны так, чтобы это скрыть, но эффект достигнут прямо противоположный: стало еще заметнее. Люба сразу почувствовала неприязнь к этому человеку.
– Варягин Владимир Иванович, – привстал с дивана гость и протянул ей руку.
– Очень приятно. – Она чуть тронула сухие, холодные пальцы. – Любовь Александровна Петрова.
– Как же-с наслышан, – неприятно улыбнулся он. – Вы консультируете моего племянника. У него, что, серьезные проблемы?
– Проблемы у него материального характера, – сухо сказала Люба. – Что касается нормальности Олега Валерьевича, она не вызывает никаких сомнений.
– А еще Любовь Александровна занимается расследованием, – усмехнулся Олег Варягин.
– Расследованием? – сразу напрягся гость.
– Любовь Александровна, а ведь вы пытались скрыть от меня, что ваш муж – опер.
– Он мне не муж, – ляпнула она, застигнутая врасплох. И тут же подумала: «Вот дура! Еще и биографию свою расскажи!»
– Ах да! Я вспомнил! – прищурился Варягин. – Вы сказали при первой нашей встрече, что есть какой-то мужчина. Выходит, я виноват, а? Сразу не сообразил, что это никто иной как Станислав Владимирович Самохвалов! Капитан милиции! Беседовали и не раз, не скажу, что получил от общения с ним огромное удовольствие. По-моему он хам и человек недалекий. Удивляюсь: как вы с ним живете? Вы очень разные люди.
– Я с ним не в милиции беседую, – нахмурилась Люба.
– Оно понятно, – рассмеялся Варягин. Его дядя хихикнул, а она невольно покраснела.
– Почему же вы мне продолжали писать?
– Если он читал мои откровения, так что ж. Я ни на кого не клеветал, напротив, старался быть объективным. А что касается Ларисы…
– Он не читал.
– Мне все равно. А зачем вы пришли?
– Хотела поговорить с вами.
– Я, пожалуй, пойду, Олег, – поднялся Владимир Иванович.
– Как же? А чаю? А о делах?
– Какие могут быть дела? – махнул рукой Варягин-старший. – Квартиру надо продавать. Я хорошую цену дам, Олег.
– Далась вам всем моя квартира! Я сам в ней хочу жить, неужели непонятно?! Я столько денег сюда вложил!
– Я компенсирую.
– Я жил здесь со своей женой! С любимой женой!
– Лучше тебе об этом не вспоминать, – поморщился дядя.
– А почему? Что такого в моей жене, что она вам всем не нравится?
– Я предупреждал тебя, Олег. Твой брат – он умный человек. Я нашел для него подходящую девушку, познакомился с ее родителями, выяснил, как и что. А твоя красавица Снежанна… Ты уж меня прости. Не хотелось бы при посторонних…
«Неужели же Антон все ему рассказал?!» – похолодела Люба.
– Это не посторонний. Это мой психотерапевт. Она в курсе, так что договаривай, – неприятно усмехнулся Олег Варягин.
– Надо не по внешности жену выбирать. И женятся по любви одни дураки, ты уж меня прости. Разговор наш не закончен. Все же это дело семейное. – Владимир Иванович поднялся с дивана. И повторил: – Да-да, одни дураки. Ты уж меня прости.
– Да что ты заладил: «прости» да «прости»!
– Я пришел с миром: поддержать тебя в трудную минуту, – напыщенно сказал Варягин-старший. Этот человек вызывал у Любы неприязнь все больше и больше. – Мне не хотелось бы говорить об этом при посторонних, но… Надо было слушать старших.
– Идите вы все к черту! – рявкнул Олег Варягин.
– Вот ты всегда такой. С самого детства. Упрямец. Несдержанный. И денег я тебе не хотел поэтому давать. И не хочу. Ты сам по себе. Учился, где хотел, женился, на ком хотел. И что? К чему это все привело? Полный крах? Надо было слушать старших.
– Уходи, – скрипнул зубами племянник. – Меньше всего я сейчас нуждаюсь в нотациях.
– Как угодно. Очень приятно было с вами познакомиться, Любовь Александровна.
– Взаимно, – еле выдавила она.
– Извините за вспыльчивость моего племянника. Я подозреваю, что он вам на меня нажаловался, но… Телефончик ваш можно?
– Зачем?
– У каждого может возникнуть потребность обратиться к психотерапевту.
Это был человек абсолютно закрытый, и фразы из уст Владимира Ивановича вылетали какие-то казенные, сухие.
– Я не думаю, что вам когда-нибудь потребуется психотерапевт, – не удержалась Люба.
– Зачем же поддаваться неприязни, которую испытывает ко мне мой племянник, Любовь Александровна! Вы же умная женщина, раз психотерапией занимаетесь! Вы должны понимать, что всегда надо выслушивать и другую сторону. А то я получаюсь какой-то жлоб, который не хочет помочь ближнему своему, – усмехнулся Варягин-старший. – Племяннику. А я, может быть, хочу помочь, но не вижу, так сказать, движения навстречу.
– Все. Хватит, – не выдержал Олег Валерьевич. – Катись отсюда. Достал. Я сам. Понятно? Сам.
– Ну, как угодно. Вот, всегда ты такой, Олег. У брата своего учись. Может быть, покупателя на квартиру приискать? Раз не хочешь моих денег?
– Таких не хочу. И помощи мне от тебя не надо.
– Эх, Олег, Олег! А ведь твое упрямство тебя погубит. Я квартирку-то осмотрел. Что у тебя в спальне творится?
– А что в спальне? Твои подарки.
– Обои не собираешься переклеивать?
– Не собираюсь. Пусть останется, как память.
– Что ж, как знаешь. Но это все как-то… Неправильно, а? Некрасиво?
– Я тебя провожу. Любовь Александровна, вы подождете?
– Разумеется, – кивнула Люба.
Мужчины ушли в прихожую, оттуда еще несколько минут слышался громкий, раздраженный голос Олега Варягина. Его дядя, напротив, говорил очень тихо и ровно. Наконец хлопнула входная дверь.
