– Здравствуйте, мэм, – сказал Уит. – Как вы себя чувствуете сегодня?
– Прекрасно. А вы как поживаете?
– Спасибо, хорошо, мэм, – ответил Гуч. – Мы ищем Кати Бро.
Старушка с отвращением поморщилась.
– Кати, без сомнения, сейчас на улице, досасывает свою сигарету до самого фильтра, что и я с удовольствием сделала бы, если бы представился шанс. Она должна вернуться через минуту.
– Где это, мэм? – спросил Уит.
Пожилая женщина кивнула в сторону двери, которая вела в коридор. Уит поблагодарил ее и двинулся в указанном направлении.
– Я останусь здесь, – сказал Гуч, – на случай, если она сюда вернется. – Он склонился над старушкой, чтобы посмотреть, что она читает. Та распахнула перед ним свою книгу.
– Роберт Браунинг? – прозвучал добродушный возглас Гуча. – А вы не понапрасну тратите на него свое время? На это скучное и невнятное бормотание?
– Чушь, – решительно возразила старушка. – Вот когда я преподавала Браунинга…
В конце вестибюля Уит обнаружил пролет с большими окнами, которые выходили на рощу из покрытых мхом старых дубов, образуя небольшое фойе. В коляске сидела сгорбившаяся старуха, облаченная в купальный халат а худощавая симпатичная женщина в ярко-оранжевой форме обслуживающего персонала мыла вокруг нее пол.
– Плохая, плохая девочка, – нараспев щебетала женщина, будто разговаривала с напроказившей воспитанницей детского сада. – А ну-ка, убираем ручки от наших подгузничков, чтобы мне снова не пришлось тут вытирать.
В ответ старая женщина издала полумычание, полувопль.
– Простите, – сказал Уит. – Вы, случайно, не Кати Бро?
Женщина одарила его лучезарной улыбкой, которую, как он подозревал, берегла только для посетителей.
– Да, это я.
– Я приехал сюда, чтобы поговорить с вами о Пите Хаббле.
Улыбка сразу погасла.
– О ком?
– О человеке, который за последнюю неделю несколько раз звонил вам домой.
На ее лице застыло каменное выражение.
– Извините, я не расслышала вашего имени.
– Судья Уит Мозли. Я был другом Пита. Он погиб.
Суставы ее пальцев, державших швабру, побелели.
– Я провожу расследование по факту смерти Пита, и мне хотелось бы поговорить с вами о том, почему Пит звонил вам, – коротко объяснил Уит.
– Я все понимаю и была бы рада помочь вам, но сейчас я не могу разговаривать. Я на работе. – Робким движением руки она быстро заправила упавший локон за ухо.
– Учитывая, что ведется расследование по случаю возможного убийства, я уверен, что руководство этого дома с удовольствием предоставит нам отдельный кабинет и время для нашей с вами беседы. – Уит говорил дружелюбно, поскольку, достаточно послушав ее, удостоверился, что это именно она звонила на яхту Питу. – Он был застрелен.
– Пожалуйста, – сказала Кати, – позвольте мне доубирать за ней, а потом я с вами поговорю. – Она повернулась и покатила коляску со старухой по фойе, на ходу предложив:
– Почему бы вам не пойти со мной, пока я пристрою ее, а потом мы могли бы поговорить. – Лицо ее было напряженным. – Просто пойдемте со мной.
Уит понял, что она не хочет упускать его из виду, и сказал:
– Мне, собственно, нужно ненадолго отлучиться. – На выходе из фойе он заметил мужской туалет. Не говоря больше ни слова, он развернулся и заскочил внутрь. Открутив кран и подставив руки под струю воды, Уит досчитал до ста и вышел. Кати и ее подопечная, страдающая недержанием, исчезли. Он поспешил назад, в холл, где Гуч по-прежнему спорил о достоинствах поэзии Викторианской эпохи со своей новой знакомой. Кати здесь не было. Уит рванулся в коридор и стал заглядывать во все двери. Одна комната была прибрана, и тут никто не жил. Другую занимала пожилая негритянка, громко храпевшая во сне.
В третьей комнате освещение было настолько тусклым, что Уиту пришлось напрячь зрение. Йа кровати лежал истощенный мужчина; из открытого рта вытекала слюна, тяжелые веки подрагивали. Его темные, коротко остриженные волосы открывали на голове большой уродливый шрам. Бледность кожи свидетельствовала о том, что он Давно не был на солнце. Но, несмотря на изможденный вид, Уит все же заметил, что он был молодым. Слишком молодым для этого заведения.
– О Господи, – вырвалось у него, когда он склонился над кроватью.
Это был Кори Хаббл.
Глава 38
Когда Клинок вернулся, Велвет не спала. Осторожно извиваясь, она успела вернуть повязку на прежнее место и лежала, отвернув голову в сторону, чтобы скрыть сдвинутую часть шелковой ткани.
– Соскучилась по мне? – спросил Кори.
– За что ты меня так ненавидишь? – ответила она вопросом на вопрос. – Зачем ты делаешь со мной все эти вещи?
– Я не ненавижу тебя. Вовсе нет. Я тебя люблю.
Ей хотелось закричать: «Это не любовь, грязный ублюдок! Даже в таком плачевном состоянии я еще могу ясно мыслить, а потому твердо знаю, что это не любовь». Вместо этого она сказала:
– Ты делаешь это, потому что видел мои фильмы?
Последовал легкий смешок.
– Я действительно видел твои фильмы. Я лучше, чем Пит?
Она не ответила.
Он коснулся ее щеки. Нежно.
– Скажи мне.
– Конечно, лучше, – солгала Велвет. Она услышала, как стукнула по деревянному полу снимаемая им обувь, мягко прошуршала по ногам расстегнутая одежда, тихо зазвенели в кармане ключи.
– Не нужно, – попросила Велвет; – Пожалуйста, не нужно.
Наступило молчание.
– Почему? – помедлив, спросил Кори, и в его голосе прозвучало неподдельное изумление. – Ведь ты сама сказала, что я лучше его.
– Потому что, – ответила она, усилием воли заставляя себя говорить спокойно, – ты не должен этого делать. Не таким способом.
– Мне это нужно.
– Кори?
Снова пауза, на этот раз более длительная. Она слышала его хриплое, прерывистое дыхание возле своего уха.
– Что? – наконец отозвался он.
– Кори. Пожалуйста, не делай этого. – Она вложила в свои слова даже больше страха, чем действительно чувствовала.
– Никаких разговоров. – Он взобрался на нее и снова принялся насиловать.
Велвет стиснула зубы, стараясь вызвать в памяти приятные воспоминания из прошлого: освежающий вкус лимонада жарким летним днем, мягкий хвойный запах отцовского одеколона от его куртки из верблюжьей шерсти, аромат корицы и масло, плавящееся на горячем тосте. Вот она, опершись о спинку деревянной скамьи, сидит в тихом полумраке церкви, где по субботам после обеда отец читал свою проповедь. Если проповедь казалась ей грустной, Велвет делала вид, что похрапывает, и отец никогда не сердился на нее за это. Пит, осыпающий ее розами на день рождения…