— Все может быть, — состроив умную физиономию, ответила Людмила. — Кстати, твой сын как-то рассказывал, что его тетка потеряла ключи от дома. Кто знает, может, их кто-то подобрал, а теперь примеряется, как бы тут что-нибудь украсть!
— Что-то долго он примеряется, — с сомнением заметила Элла. — Нет, здесь явно не обошлось без нечистой силы!
— По своему опыту знаю, что в таких делах нечистая сила виновата меньше всего, — авторитетно заметил майор. — Так что я бы на вашем месте, Юлия Александровна, прежде всего проверил, не оставил ли ночной гость в вашей квартире каких-то следов. А для того чтобы эти следы обнаружить, надо снять отпечатки пальцев!
— У кого? У вора? — удивилась Баратова.
— И у него тоже, но после того как его мы поймаем, — кивнул майор. — А пока что у вас и у всех ваших соседей!
— И как вы себе это представляете? Я, как Мюллер со Штирлицем, буду поить моих соседей водой, а потом собирать после них стаканы с отпечатками пальцев? — скептически посмотрела на него Баратова.
— Ну, тогда я даже не знаю, что вам предложить, хмуро ответил майор, огорчившись от того, что сорвался такой великолепный план. — А хотите, я подежурю у вас ночью? — снова загорелся он.
— Я, я подежурю, — затрясла рукой Элла, нетерпеливо подпрыгивая на стуле.
— Вася, предлагать такие вещи порядочной женщине просто неприлично, — остановила майора Людмила, грозя под столом Баратовой кулаком.
— Никому дежурить не надо, — решительно остановила разгоревшийся спор Юлия Александровна. — Да и что у меня могут украсть? Вещи в квартире все старые, с собой я тоже не взяла ничего ценного! Вот разве что мое ожерелье…
— Это что, то самое легендарное ожерелье семейства Баратовых? — оживилась Людмила.
— То самое, — подтвердила Юлия Александровна. — Фамильное ожерелье, которое передается в нашей семье из поколения в поколение с начала девятнадцатого века.
— Если бы вы видели, девочки, какая это прелесть, — восхищенно закатила глаза Людмила. — Ему же просто цены нет! И что, ты притащила его сюда с собой?! — ужаснулась она.
— Но я же не знала, что в этой квартире будут происходить такие странные вещи, — оправдываясь, ответила Баратова.
— Покажите, Юлия Александровна, — просительно заскулила Элла, которая обожала драгоценности.
И Баратова, сжалившись над нею, встала и через минуту вынесла в гостиную шкатулку с ожерельем.
— Какая красота! — в восхищении вскрикнула Элла, доставая ожерелье.
— Подержал сам, дай подержать другому, — отняла у нее украшение Людмила. — «Когда гляжу на Юлию в шелках, душа в истоме замирает, и в сердце трепет проникает, когда гляжу на Юлию в шелках»! — продекламировала она, прикладывая ожерелье к груди Баратовой.
— Роберт Геррик, — сказала Баратова.
— Да, — кивнула Людмила. — И, между прочим, перевод нашей дорогой Юленьки, — с гордостью объяснила она присутствующим. — Значит, так, Юля, в этой квартире такую ценную вещь хранить нельзя, — решительно продолжала она. — Лучше отдай ее своему сыну или передай на хранение мне! У меня на груди оно будет как в сейфе, — прижала она ладонь к сердцу.
— Нет, я привыкла, что оно всегда со мной, — покачала головой Юлия Александровна. — Да и зачем тебе эта лишняя головная боль? Будешь все время думать, не пропало ли оно?!
— Мне так хочется хотя бы один разочек пройтись в таком ожерелье перед моим бывшим кавалером, — тихонько объяснила ей Людмила.
— Зачем тебе это? Ведь у тебя же есть твой бравый майор, — лукаво посмотрела на нее Баратова.
— А так, — игриво ответила подруга. — Чтобы мой «бывший» знал, что потерял! Представляю, что об этом ожерелье сказал бы мой второй поклонник, — мечтательно добавила она. — Он в этих вещах настоящий дока!
— А что, у тебя есть еще и второй поклонник? — удивилась Юлия Александровна.
— А как же! — самодовольно ответила Людмила. — Мой бравый майор у меня для постоянной «носки» по будням. А вот второй — «выходной». Так сказать, для выхода в свет! Он у меня артист, — объяснила она. — Что-то по дому сделать, на базар сходить — это он без ущерба для себя и моей квартиры сделать, конечно, не сможет! Но зато какой экстерьер! Какие осанка, манеры! А голос! Говорит — заслушаешься! Просто бальзам на душу! Я его держу при себе, как породистого спаниеля. Для торжественных выходов с пением и декламацией! И обязательно посвящу ему отдельную главу своих мемуаров! Ему и его собаке. Тоже аристократическая тварюга! Жутко вредная шавка — изнеженная, переборчивая и брезгливая. Даже гадит как-то интеллигентно, зад спрячет и стыдливо на тебя поглядывает, как будто это не она, пардон, наваляла, а ты… А насчет ожерелья ты все-таки подумай, нехорошо его держать в этом доме! И чуть что, сразу звони мне или Василию. Конечно, на ночь я его тебе не дам, но при первой же тревоге вызывай для твоего вора «группу захвата» в моем и его лице. За тебя, подруга, за те волнующие и наполненные дни, которые тебе предстоит пережить в этом доме, — подняла она бокал с вином.
Пару часов спустя гости Баратовой стали потихоньку расходиться. Они шумно прощались на лестничной клетке с хозяйкой дома. На звук голосов на лестницу вышла маленькая сухонькая старушка. Подождав, пока все разойдутся, она, слегка пошатываясь, подошла к Юлии Александровне и, умильно улыбаясь, поздоровалась с нею.
— Ваша соседка из 37-й квартиры, — сказала она. — Все зовут просто Петровна. Горе-то какое! — неожиданно выдавила она рыдание.
При этом Баратова даже вздрогнула от неожиданности.
— Золотой человек была ваша свояченица, — продолжала старушка. — Тихий, богобоязненный! Бывало, увидит, как мне плохо, и говорит: «Зайди, Петровна!» Потом напоит чаем, ну, и все такое прочее, — со значением посмотрела она на Юлию Александровну.
— Ольга Михайловна не верила в бога, — улыбнувшись, ответила Баратова.
— Вот я и говорю — золотой была человек, — не растерявшись, продолжала старушка, вытирая слезы. — Мы ее всем подъездом провожали! И сынок ваш был, и подружки ее! И погода стояла, ну прямо как сейчас! И стол был хороший! Одних смен блюд целых пять!
— Вы ошибаетесь, Петровна! Сорок дней будет только через две недели, — сказала Баратова, догадавшись наконец в чем дело. — А сегодня ко мне просто заходили старые знакомые!
— Значит, теперь вы здесь жить будете? — деловито уточнила старушка.
— Я здесь ненадолго, только пока идет ремонт в моей собственной квартире, — ответила Баратова.
— Ну и правильно! Чего зря мучиться!? Ремонт — это грязь, шум, суета! А тут квартира пустует, — одобрила Петровна. — А потом, как ремонт закончится, эту квартирку, значит, продадите? — осторожно спросила она.
— Еще не решили, — ответила Юлия Александровна.
— И то верно! Зачем торопиться?! Стоит себе квартира, и пусть стоит, — согласилась с нею Петровна. — А если вам нужно будет за ней приглядеть, или что по женской линии — помочь по хозяйству, поговорить о нашем, о дамском, поплакать, помянуть вашу свояченицу, я всегда дома, — с надеждой посмотрела она на Баратову. — Я ведь одна женщина на площадке! Других-то нет! Все соседи — мужики! Семен Яковлевич, старый сыч, один живет! И Петя — ваш сосед справа, тоже! Нет, так-то он, конечно, не один! Девицы к нему часто ходят. Но вот постоянной у него все-таки нет! К тому же он всегда в делах. Когда у него все идет хорошо, он прямо душа человек! И поднесет, и поговорит! А когда дела плохи, то только кивнет головой и сразу к себе! Кстати, что-то последние две недели он только смурной и ходит! Чуть не забыла! — спохватилась она. — Если после покойницы что ненужное осталось, все сразу несите мне, я пристрою! Помните: Петровна всегда поможет! А вот этой соседке с первого этажа ничего не давайте, — с ненавистью добавила она. — А когда будете справлять новоселье? — живо поинтересовалась старушка.
