— Кепочки такие… японских военных… Похожи на бейсболки. Отличие в том, что они некруглые на макушке и без дырки. Точь-в-точь как ваши.
Ваньки тупо вперились в меня мутными бельмами, а Азиат сунул руку в карман и я почему-то подумала, что он полез за пистолетом.
И струхнула. От страха меня понесло:
— И что вы собираетесь делать со мной? Насиловать или убивать? Я бы предпочла первую экзекуцию. Вдруг мне понравится. Но должна вас предупредить: у меня СПИД. И этот… как его… сифилис! И критические дни… То есть я не в форме…
Рыжий криво ухмыльнулся:
— Пацаны, по-моему, баба сбрендила.
— Нет, у неё истерика, — хмуро уточнил Азиат.
— А я бы её трахнул! — пискнул Губошлёп, — даже такую…
Его пионерская готовность надругаться надо мной, добавила мне страху и нервозности:
— Пожалуйста, пожалуйста! Но попрошу не по заднице. Она у меня маленькая и нежная.
— А по голове? — поинтересовался Рыжий.
— Да сколько хотите! — расхрабрилась я. — Не бойтесь, мозгами не заляпаю. Башка у меня абсолютно пустая… С умной-то головой я бы давно толкнула вашу наркоту и наняла бы роту киллеров. Даже три: по роте на каждого из вас.
— Она в улёте, — предположил Губошлёп.
— Нет, она не удолбленная. Она в истерике, — настаивал на своём Азиат. — Баба всё же, как ни хорохорься… — и он хмуро бросил мне: — Заткнись и собирайся. Поедем кататься.
Я посмела возразить:
— А если я не хочу кататься с вами?
— Заставим! — начал раздражаться Азиат.
И я разозлилась. Крепко упёрлась в пол своими гавиками тридцать пятого размера и подбоченилась:
— Даже не пытайтесь! — в эту минуту я вспомнила бабушкину теорию о чисто русских оберегах и широко раскрыла рот: — А вообще, джентльмены, позвольте вам сказать следующее: все вы, широкезы, редкие мудаки!..
И это было самое приличное определение из сказанных мною в последующей за ним тирады. Чего только не сплела я в своём ожерелье «оберегов»! В моих перлах были и мзда на блюде с голубой каёмочкой, и хрен неогородный, и кони с мошной и залюбленная в разных позах мать ублюдков, стоящих предо мною, и та же самая мать помянутая много раз всуе и в соседстве с Господом и всей поднебесной ангельской иерархией, и, само собой, хмыри нетрадиционной ориентации, и дятлы в помеси с ежами и много других уродов племени недочеловеков. Я изрыгала ругательства не меньше пяти минут, причём первые три минуты ни разу не повторилась в выражениях.
Это были очень эротичные высказывания, а иногда и откровенно порнографические и, закончив своё выступление традиционным «Гоп вашу мать, как вы мне все настохренели», я гордо выпрямилась с видом победителя, секунду назад воткнувшего флаг в ту самую задницу, которую именуют Рейхстагом…
Обалдевшие хунвейбины долго таращили на меня зенки, пока Рыжий не воскликнул восторжённо и уважительно:
— Во даёт сука!!!
— Даёт ваша мать, — мгновенно парировала я, — а я лишь фиксирую многообразие поз и партнёров. И не буду спорить с вами, пацаны: уж, точно я не кобель. А, кстати! По мнению самбэковских барбосов я не простая сука, а бешеная волчица.
— Эк, её колбасит, — умилился Губошлёп и достал из кармана нечто, от чего по моей спине пробежались мурашки. — А мы сейчас из неё нарезку сделаем… — он легко сжал рукоятку и на волю вырвалось кровожадное лезвие ножа.
Я раззявила рот, чтобы заорать от страха и позвать на помощь, но мой разгулявшийся после сквернословия язык брякнул совсем иное:
— Впечатляет!.. Слышь, достань и мне такой! Я им яйца буду колоть.
— Чьи? — машинально уточнил Губошлёп.
— Начну с твоих, придурок. По знакомству.
Оба Ванька загоготали и Азиат резко оборвал их:
— Хватит развлекаться, охломоны! Тут вам не цирк! Вы что, не видите: она тянет время. Небось, ждёт кого-то. Тащите бабу в машину! Ты, Грибаня, бери её под руку, а Кот с пером будет подгонять сзади. Я пойду первым…
— Стойте! — завопила я. — Надо выпустить моего кота! Я не дам вам его угробить! Он всё, что у меня есть!
Азиат посмотрел на меня, как на умалишённую и махнул рукой: бери, мол! Я подошла к дивану и подняла Тихона, возлежащего на моём сотовом, умудрившись незаметно впихнуть тот в щель между спинкой и сиденьем. Рыжий Грибаня подхватил меня под руку и повёл. «Дверь закройте! — сердито велела я Губошлёпу, — а то мою мебель сопрут. Тот хмыкнул, но дверь захлопнул. И пристроился сзади. «А вдруг он нечаянно нажмёт на ту кнопку?!» — леденея, подумала я и прибавила шагу.
Но дальнейшее выгнало этот страх, заменив другим: на площадке между первым и вторым этажом стояла Марья Игнатьевна. Увидев нас, она мгновенно поняла что к чему и качнулась ко мне.
Всё, что случилось потом, захлестнуло меня стыдом, тем более, что у меня не было уверенности в том, что в будущем я смогу извиниться перед своей добрейшей тётей Мусей. И не было ни секунды для размышлений. Меры её безопасности я приняла мгновенно.
Швырнув в соседку Тихона, никак не ожидавшего от меня этакого предательства, я заорала: — Что уставилась, дура старая?! Не видишь, женихи ко мне пришли? И не вздумай устраивать нам разборки или сплетни распускать, мы сами знаем, что делаем! Не маленькие уже… Прочь с дороги! Не мешай!
Багровея от стыда и волоча за собой ошалевшего Грибаню, я полетела по лестнице и чуть не сбила с ног не менее ошарашенного Азиата. Лавочка у подъезда была пуста, но я не могла порадоваться сему факту: предо мной укором стояли наполненные ужасом глаза Марьи Игнатьевны. Братаны подвели меня к чёрному БМВ с нервничающим водителем и стали усаживаться. Я окинула прощальным взором свой двор и видение оскорблённый соседки сменилось другим: в противоположном от меня углу двора появился …Михаил! Да ещё в милицейской форме!
Вместо того, чтобы радоваться возможному спасению я пришла в ужас, потому что Мишу заметил и Азиат, подсаживающийся в водителю.
— Пацаны! Менты! Дёру! — вскрикнул он и Губошлёп, нагнув мою голову, затолкал меня в машину, прямо на колени к Грибане, а сам буквально упал на меня. Я подскочила, как резиновый мячик, и успела увидеть в заднем окошке, что Михаил бежит к машине…
Машина сорвалась с места и он отдалился. «Мишенька, Мишенька… — застучало в голове, — дурачок ты мой! Ну, зачем ты пришёл? Они ведь могли застрелить тебя! А меня зарезать… ножом…».
Губошлёп с силой сдёрнул меня с кресла и столкнул на пол:
— Сиди тихо, тварь! — он вывернул шею, оглядываясь назад, и констатировал: — Никого нет… Он же без колёс.
— А вы без мозгов! — обрёл дар речи Азиат. — Этот мент, верняк, наши номера сфотографировал.
— А мы их сейчас сменим, — беззаботно заявил Грибаня, довольный, что обошлось без стрельбы. — Это не страшно. Да и буммер наш зарегистрирован на дядьку, которого уже нет.
