Делала я всё на автомате, тупо и меланхолично, стараясь не прислушиваться к тому, что жило своей отстранённой жизнью в моём подсознании, потому что это был такой сгусток боли, отчаяния, сожаления и ещё, Бог знает, чего, что извлечение его на свет Божий, могло доконать меня досрочно. А мне хотелось ещё пожить… несколько мгновений… и уйти в вечность чистой — если это возможно в принципе, в широком смысле…
Я заправила воду ароматами и мыльной пеной и устало растянулась в ванне. Боже, как прекрасно жить! Даже несчастной и одинокой, даже в плену у мафиози… Вода ласкает, расслабляет, убаюкивает… И растворяет в себе всё. Всё, что внутри, но не снаружи. Не тупики, не страхи, не проблемы. У меня нет выхода… И не надо бояться! Смерти нет, потому что её нельзя почувствовать, осознать. «Есть только миг между прошлым и будущим, лишь он один он называется жизнь» — уговаривала я себя…
Глава 13
Я не торопила ночь, но она пришла. Пришла сама, как всегда обыденно и неотвратимо. Звёздная и лунная — настолько лунная, что я видела всё также ясно, как днём.
В доме Мананы стало тихо и я, крадучись, пошла обследовать окна. Никаких воспоминаний, никаких сомнений — одно лишь дело! Последнее дело сумасшедшей Ники, неудачницы и бунтовщицы…
Окно в моей темнице было не просто крепко забито, но и зарешечено. Это говорило о том, что в некоторых случаях больных тут содержали под замком. Мне повезло: Манана не стала запирать меня на ночь, считая слишком слабой для бегства. Да и как бежать, если входная дверь на ночь заперта на огромный гаражный засов с замком? И ключ, как в сказках, должно быть, под подушкой у чудовища.
Когда я обнаружила, что окна в гостиной и в кухне тоже наглухо зарешечены, меня охватила паника: мысль о том, что мне не удастся выполнить задуманное была страшнее самой смерти — так одержима я была в своём решении! Это означало бесконечный ужас — а на подобное у меня уже не было сил. И я очень боялась за Никитку и бабушку. И за отца.
В полном отчаянии и, плавясь от жара, я стояла в кухне у окна и лихорадочно искала способ как достичь своей цели. Что же делать?! Моя съехавшая крыша скрипела со страшной силой и выпустила, наконец, неокрепшую ещё мысль. Вылетев на свободу, эта мысль расправила крылья и распростёрлась надо мной, как освободительница от всех проблем.
Ну что ж… Значит я ещё раз приму ванну… Разумеется, будет больно и не так приятно, как лететь, но ничего другого в голову не идёт… Теперь надо найти что-то острое. Нож, например… Как ни странно, ножи у Мананы оказались на виду: неужто она так доверилась мне? Не заперла, не спрятала ножи… Вот, что значит любить одного мужчину! Прямо-таки родственные души! Старшая и младшая жёны… Только любимая жена не я.
Я попробовала острие ножа: наточен хорошо! Хоть в этом повезло.
И вот я, почти счастливая, иду в ванную на последнюю процедуру — и слышу крик! Страшный, утробный крик Мананы. О, Боже! Что там случилось?!
Я лечу в её спальню, добегаю и останавливаюсь, как вкопанная: окно в спальне Мананы разбито и в него один за другим втюхиваются мужики. И это на двенадцатом этаже! Раз, два, три… четыре! На них черные костюмы и маски и они рассыпаются по просторной комнате. Один из них хватает Манану — и через пару секунд она, уже в наручниках, носом вниз лежит на своей кровати. А я стою!
Но вот меня кто-то толкает в спину и я влетаю внутрь, а вслед за мной, врывается пожилой мужик в семейных трусах: хозяин — больше некому. Он орёт и размахивает пистолетом. Недолго: кто-то стукнул его по всклокоченной башке и он рухнул на пол. «Ключи от входной двери!!! Быстро!!!» — рявкнул один из оккупантов и Манана указывает ему подбородком на комод… Тот, пока его товарищ надевал наручники на хозяина, отыскал ключи и вышел.
А я всё стою. Столбом и с ножом в руках. Словно невидимка…
Ну, наконец, и обо мне вспомнили — не обидели! Сильные руки в чёрных перчатках обхватывают меня сзади за талию и отрывают от пола. Я открываю рот и начинаю сыпать «оберегами». И размахивать руками. С ножом! Чья-то ладонь перехватывает моё запястье и нож падает. «Слышь, брат, надо её притушить, — советует обладатель цепкой руки, тому, кто держит меня в отнюдь не любовных объятиях. — Она совсем бешеная». И я тут же подтверждаю эти слова вцепившись зубами в его пальцы. Мужик хватает меня за волосы и я слышу крик Мананы: «Не трогайте Веронику! Она не наша! Она заложница!».
Я на секунду затихаю. От изумления: надо же! Защищает меня! А что бы она сделала, если бы узнала, что я её непримиримая соперница? Додумав эту мысль, я снова начинаю орать. В комнату заходят трое в штатском, за ними следует четвёртый оккупант:
— Забирайте свою добычу, следаки. А мы пойдём. Эта дикарка наша.
— Спасибо, коллеги. Уносите её отсюда поскорей, а то она всех загрызёт…
— А не загрызёт, так в мате утопит, — ворчит мой захватчик и, зажав меня под мышкой, тащит к выходу.
Я продолжаю ругаться и слышу: «Она же босиком!». И мысленно радуюсь: хорошо, что я успела надеть трусы! А то бы сейчас опозорилась вконец… Один из идущих сзади шарит на обувной полке и подхватывает мои сабо. Молодец! Сориентировался. Правильно определил размер… Я на время стихаю: чувствую, что пылаю. И силы закончились.
В лифте я уже только пыхчу и агрессор в маске вполне добродушно замечает:
— Хорошо, что ты угомонилась! А то я уже собрался скотчем варежку тебе залепить.
Остальные трое смеются. И я осмеливаюсь спросить:
— Вы чьи?
— Как это чьи? — удивляется один из четвёрки, другой хмыкает, а третий шутит: — Свои.
— На кого работаете? — уточняю я. — На Харлама или на Челнокова?
— На того, кто платит, на того и работаем, — ответил тот, что держал меня.
— Сволочи!
Все четверо ржут и укушенный мною просит:
— Расскажи ещё, как ты сделаешь яичницу из восьми яиц. Мне понравился твой рецепт.
Все снова ржут. И самый «короткий» из гренадёров сквозь смех и уже на улице дополняет заказ укушенного:
— И про приправу из хренов тоже. К мзде на блюде. Это было виртуозно.
— Будете смеяться надо мной я приготовлю экспериментальное блюдо! Эротическую пиццу из всего озвученного. И скормлю бродячим псам… — обиделась я и затряслась в руках хохочущего похитителя.
Трое его товарищей, согнувшись от смеха, потопали к своему микроавтобусу, а мой — к чёрному буммеру. Дверцы открылись и он закинул меня на заднее сиденье, рядом бросил мои сабо.
— Забирай заложницу и поспешай. И смотри, Петрович, будь осторожней: она совершенно сумасшедшая…
— Опять Петрович?!! — вскрикнула я и брякнула: — Гоп твою мать! Какой оргазм!
И Петрович и похититель зашлись хохотом. Смех их не был похож на сатанинский — и я смирилась со своей участью. Тем более, что жар мой рос стремительно… Чего мне бояться? Того и гляди сдохну от простуды. И тогда уж точно никому не достанусь… Сгорю.
