— Зар-р-раза! — воскликнул он в очередной раз. — Думаешь, напугал этой трескотней? Этой дешевкой? Что у тебя — фокусы, пиротехника? Так ты поспешил — до Нового года еще далеко. И ты, гад, не доживешь до елки.
С этими словами он быстро выхватил из ящика стола куриный топорик и бросился вперед. В животе у него зияла ужасная рана, лицо почернело от копоти, брюки обгорели, но он был зол и страшен. Я знала: теперь он не остановится. Как тогда, когда он собрался прыгать с моста, и стоял, качаясь, на хлипких ржавых перилах. Такое же было у него решительное ужасающее лицо! Первый удар топориком Бек получил в подбородок, от чего погнулось и перекосилось гладкое золото. Второй пришелся по носу, и тогда только Бек смог снова плюнуть. Его зеленый яд смешался уже с той чернотой, которая была, очевидно его кровью. Седельников снова попытался увернуться, но длинная струя задела-таки плечо, и кровь хлынула ручьем. Седельников даже не вздрогнул, только снова занес топорик. Бек метнул в него извилистую тонкую молнию. Она осветила синим потное лицо Седельникова. Топорик упал на пол и свернулся баранкой. Но Седельников и не думал сдаваться: он отлично знал боевые возможности моей кухни. Он тяжело перемахнул через кипящий ручей, который так и взвился весь огненными кудрями, и из рыжего дыма в громоздкого, трещащего молниями Бека полетел табурет.
— Юлька, на пол ляг ради всего святого! Зашибу! — вопил Седельников диким голосом, каким обычно кричал, играя в футбол на пикниках. Я бы рада была лечь. Еще больше мне хотелось стереть брызги зеленых слюней Бека, которыми я была осыпана, как конфетти (я боялась, что от них на плечах останутся шрамы). Нет, лечь под стол я не могла, но все-таки прижалась к нему до такой степени, что чувствовала щекой те бороздки, что продрал в ножке стола Барбос, точа когти. А Бек, наконец, потерял терпение. Он завертелся на месте, завернувшись в свою черную мантию, и было заметно, что Седельников прожег в ней обогревателем изрядную дыру. Сквозь дыру угрожающе мелькали бугристые золотые мышцы. Вокруг Бека быстро возник тугой горячий вихрь, пригнувший огненные буруны и несколько разогнавший дым. Я увидела за ручьем Седельникова с очередным табуретом, но сделать бросок он никак не мог: его несло ветром и с размаху било о стены.
— Как я забыл об этом придурке? — бормотал про себя Бек. — Не позаботился в свое время, и приходится терять драгоценные минуты. Иди же, иди ко мне!
Это он приказал мне. Конечно, встать и подойти к нему я не могла. Он просто протянул мне руки, и я прильнула к ней сама собою, против воли, как к магниту.
— Не трогай ее, урод! Юлька! Не давайся! — орал надсадно Седельников, распахнув дверцу буфета и хватая жестянку с манной крупой. Нас тут же осыпало удушливым манным снегом. Бек закашлял гулко, тяжело.
— Ага! — возрадовался и запрыгал на другом берегу огненного ручья Седельников. — Попал! Ура, мы ломим, гнутся шведы!
Следующим его снарядом стал пакет макаронных изделий в виде букв алфавита (я покупаю их для Макса). Буквы легонько потрескивали, отскакивая от золота. Много их почему-то прилипло к лицу Бека, и я даже видела, как он слизнул одну с губы воспаленным языком, синим, как у буйвола. Седельников одушевился и стал метать в нас все, что под руку попадало: перловку, соду, сахар, порошок для чистки раковин. Бек не обращал уже никакого внимания на эту суету. Он снова наклонился ко мне помятым злым лицом, запорошенным и страшным, и я поняла что сейчас он допьет мою душу, как выпил некогда жизнь Цецилия.
— Юлька! — только и услышала я, потому что золотое лицо вдруг обрушилось на меня, а свет померк. Когда я пришла в себя, то увидела совсем рядом с собой, на полу, как Бек вцепился в горло Седельникова сверкающими желтыми руками. Я даже вскрикнуть не попыталась — знала, это невозможно. Седельников сопротивлялся изо всех сил, гремел коленями по золотым доспехам и норовил попасть пальцем в дыру глазницы (а возможно, уже попадал, когда я была без сознания: золотая маска Бека вся была в черных брызгах поверх манки). Но силы были неравны. Я услышала страшный хрип — никогда бы не подумала, что Седельников может хрипеть так. Я закрыла глаза.
— А-а-а! — донесся в мою темноту оглушительный вопль — странный, как бы дуэтом. Я решилась приоткрыть один глаз, чтоб посмотреть, что происходит. Сцепившиеся Бек с Седельниковым все так же катались по полу, а по кухне кругами и путаными диагоналями бешено скакало и визжало маленькое полосатое тельце. Барбос! Бедняга совсем обезумел. Последний суматошный прыжок он совершил со стола и приземлился на загривок Беку. Уж не знаю, куда он там вцепился, потому что золотой монстр выпустил Седельникова и воздел руки, чтобы оторвать от себя кота.
— Мама!
В дыму замаячила длинная, тощая фигура моего мальчика. Боже, он не в игротеке! Он принес-таки Барбоса домой! Теперь громадное мерзкое страшилище, уже и не золотое, а сплошь в скользкой черной слизи и мусоре, может кинуться на Макса и погубить! Эта мысль настолько оглушила меня, что я напрочь забыла, что заморожена и уничтожена. Я взвизгнула не терпящим возражения голосом:
— Макс! Сейчас же марш отсюда к бабушке!
Мой крик вышел настолько пронзительным, что от него полегли огненные языки страшного ручья, Бек с Барбосом на шее замер, будто и в самом деле был статуей, а Макс присел от неожиданности. Я могу кричать! Я кричу! Я жить могу!
— Макс, что я тебе сказала! — вопила я в упоении. В матовом моем плафоне, который Седельников зовет мочевым пузырем, что-то звякнуло и хрустнуло. По-моему, такие штуки удавались только Шаляпину.
Первым в себя пришел Бек. Он сильно уже был измят, мантия висела клочьями (у Барбоса железная хватка!), но вид имел еще грозный. Он рванул с себя мантию вместе с котом, скомкал ее золотыми пальцами, и она вспыхнула. Барбос закричал внутри. Бек кинул его в стену, как мяч. Нет, не как мяч, скорее, как ракету, за которой стремится тугое, все в искрах, полено реактивного огня. На стенке расплылось бледно-красное огненное пятно. После этого Бек шагнул к Максу. Но Седельников, до этого лежавший на полу неподвижно (я уверена была, что он задушен), схватил оборотня за мощную золотую икру. Бек растянулся во весь свой дьявольский рост и сшиб при этом головой подвесной шкафчик. Кастаньетами застучали, посыпались со стены мои разделочные доски, расписанные под хохлому.
— Папа! — Макс теперь только узнал в грязной окровавленной куче на полу Седельникова.
— Иди отсюда! — снова закричала я, тревожа плафон.
— Не пойду! — уперся Макс. — Тут у вас последний день Помпеи, а я куда-то пойду? Пожар надо тушить. А этот терминатор откуда? Он настоящий? Правда? А я-то сперва подумал, что в игротеке перегрелся, и теперь всякая нечисть мерещится. Что ему надо?
— Уйди сию минуту!
— Правда, Макс, уходи, не до тебя, — послышался совсем рядом со мной деловой Наташкин говорок. — Лучше в ванной воду открой. Сами все потушим. Главное в этом деле, чтоб никто сюда пожарных не вызвал. Если приедут — пиши пропало: затопчут все, переломают, перепачкают, позаливают водой да пеной. И начинай потом жизнь заново! Да вставай же, Юлик, здесь сплошной углекислый газ!
